|
|
| |
| |
| |
|
|
«Белая темнота». Часть 2.3
Россия, Москва, 14 июля
Он кончил в нее. Еще до того, как сам успел что-то понять. Быстро и легкостью, не ощутив даже малейших угрызений совести.
Грубый выдох в губы посвидетельствовал о том, что к разрядке он пришел не один.
В комнате, погруженной в мутный сумрак, подозрительно громко тикали часы. Так иногда бывает, когда у тебя невралгия – сначала по привычке начинает дергаться тот или иной нерв на лице, а спустя пару мгновений пространство наполняется оглушительной тишиной, в которой каждый вдох разрастается до такой громкости, будто вот-вот разорвет перепонки. Мгновение наступило, как видно, сразу после кратковременного подергивания правого века – потому как Сергей вдруг перестал видеть четко. Слуха коснулся странный звук.
Он поднял голову.
Тара хищно улыбалась.
- Все-таки ты гей, неисправимый, - протянула она ему в плечо.
Сергей выдернул из нее член, словно его вдруг обожгло какой-то ядовитой жидкостью.
- Да успокойся ты, - хихикнула Тара, приподнимаясь на локтях, и глядя снизу вверх, как затравленный лаской котенок. – У тебя вон глаз уже дергается. Слышишь? Дай воды…
В темноте ее глаза неподвижно блестели, подобно змеиным.
Возвращаясь прошлым утром с кладбища, Сергей встретил на обочине дороги приземистое кирпичное здание величиной с деревенское кафе. Облупившаяся металлическая вывеска над окнами гласила: «Пропан».
«Пропал» - прочитал Сережа.
В голову толчком ударилась мигрень. «Я пропал… уже все, не вернуть. Канул куда-то в небытие, а вернуться назад нету сил. Вот же Лазарев, ты чмо неразумное… А ведь говорила мама: трижды подумай, прежде чем сделать…»
Стекло на окне покрылось плотной белой испариной. Сквозь оконную раму в комнату бился пронзительный ветер. Там, за запотевшими окнами, сквозь густые залежи тумана небо над Кремлем сейчас стояло сплошной серо-зеленой мутной стеной.
США, штат Виргиния, отель «Emerald», 14 июля
- Ты молчишь...
Натан лежал на спине, распластавшись по кровати. Со стороны его можно было принять за статую – неподвижное тело с запрокинутой головой и широко раскрытыми глазами, задумчиво созерцающими полоток. За статую или за труп. Губы будто склеились, сжатые в тонкую полоску, единственным, что выдавало нем живого человека, были едва заметно трепещущие крылья носа.
Влад щелкнул зажигалкой. В комнате было слышно, как тлеет пепел на кончике его сигареты – как будто трещат дрова.
- Тебе, может, поспать? – предложил он, равнодушно наблюдая за тонким дымком, струящимся вверх плавным узором.
Дымок, изгибаясь, достиг потолка, и утонул в блеклом золоте света. Ночник, отбрасывающий разномастные блики на стены, в этот момент казался менее молчаливым, чем Натан. Влад снова затянулся, выпустив дымок из поля зрения. Он хмуро смотрел на мистера Кори, сощурившись сквозь упавшую на глаза челку, и одна какая-то неопределенная мысль, еще до конца не скомпонованная в голове, крадучись, уже блуждала по лицу.
- У тебя такое в первый раз, да?
Натан хмыкнул, и повернулся набок. Теперь они смотрели друг другу в глаза, но ни у того, ни у другого, не отражалось в них ни единой эмоции.
- У тебя-то явно нет.
Влад неторопливо затянулся, вдруг почти любовно начав разглядывать собственную татуировку на левой руке.
- Ясно. Я так и понял, - проговорил Натан; казалось, ему действительно трудно давалось шевеление губами.
- Ничего ты не понял.
Влад встал с кровати, выудив из груды своего тряпья плавки, и принялся сосредоточенно одеваться.
- Ладно тебе, не такой уж я дурак, - поморщился Натан.
- Не дурак? – Влад прервал судорожное натягивание джинсов на одной штанине, и благожелательно посмотрел на любовника. – По-моему мы с тобой оба дураки. Конкретно я повел себя глупо. Конкретно ты… как мальчишка, - он опустил голову, продолжив процесс одевания нижней части тела. – Ну, такая уж жизнь… что поделать. Это тебе не Голливуд с красивыми историями о любви. Иногда неплохо просто напиться и трахнуться, повинуясь спонтанному порыву. Я прав?
Он посмотрел на Натана, застегивая ремень.
- Знаешь, с тобой действительно что-то не так… - задумчиво протянул Натан, усаживаясь на постели. – Ты какой-то странный… как будто… не в себе. Как будто у тебя душа зависла в пяти сантиметрах от тела, и вроде бы одной ногой в тебе, другой – где-то еще… Ты как мертвый, только наполовину.
- Ты так думаешь? – спросил Влад. Выудив из кипы одежды рубашку, он отчаянно путался в рукавах. – А вот я о тебе ничего не могу сказать. Вот вообще ничего… Просто ты для меня другой человек.
Он произнес это тоном, которым обычно сообщают время. Однако пальцы, тщетно пытавшиеся застегнуть надетую наизнанку рубашку, дрожали так явственно, будто он только что признался Натану в убийстве.
- Какой же я для тебя человек? – вежливо поинтересовался Натан.
Влад отбросил от себя взбесившую рубашку, и посмотрел на него в упор. Слабые искорки, дрожащие на дне глаз, путались в усталых ресницах.
- Ты похож на моего брата, - сообщил он, помедлив.
Как глупо иногда звучит правда, сказанная в порыве, не вымученная, горячая правда. Бьет по глазам, и невольно жмуришься от боли в веках… Такая болезненная глупость, что мозги сводит одновременно и от неловкости, и от тошноты.
Откуда-то с пола донеслась трель мобильника. Перегнувшись через кровать, Натан наощупь отыскал трубку в ворохе тканей. Влад между тем с прилежным упорством решил повторить попытку с натягиванием рубашки.
- Натан! Ты? Где тебя черти носят? – возопила трубка, едва Натан нажал на «Talk». – Я был у тебя дома, в окнах ни огонечка, соседи не видели тебя последние сутки, в офисе про тебя не слышно, на звонки ты не отвечаешь!
- Я в Питерсберге, - отозвался Натан. Голос детектива Рамиса разрывал ему перепонки. – У меня здесь неотложные дела. Что случилось?
- Скажи, ты когда-нибудь слышал что-нибудь о явлении белой темноты? – несколько взбудоражено переключился на главную тему Рамис.
- Вряд ли, - покачал головой Кори. – Если только это не исковерканное название клинической смерти.
- Не совсем то, - сказал детектив. – Нам следует встретиться и обсудить кое-что как можно скорее. Ты сможешь быть в Ладингтоне утром?
- Смогу, - согласился Натан. – Вы что-то раскопали по делу Смолиной?
- Полиция нашла отель, в котором она остановилась в Нью-Йорке за несколько часов до того, как встретилась в порту с убийцей, и тот затолкал ее на корабль. Среди вещей я нашел тетрадь, которая, поверь, и тебе может показаться занимательной.
- Это дневник? – догадался Натан.
- Что-то наподобие дневника. Скорее блокнот для заметок, в который она сгружала очень интересные замечания и наблюдения. Некоторые записи наталкивают меня на определенные мысли.
- И вы решили поделиться ими со мной?
- Решил, - в голосе детектива слышалось благодушие. – Я все же резко себя вел с тобой там, на экспертизе. Мне очень важно твое мнение по поводу этой тетради.
- Спасибо, - улыбнулся Натан. - Я приеду. Встретимся в офисе.
Едва он выключил трубку, Влад спросил:
- Что-то новое выяснили?
- Пока не знаю, я ничего не понял, - соврал Натан, глядя снизу вверх.
Влад стоял в криво застегнутой рубашке, с полнейшей неразберихой вместо прически, и смотрел на него испуганно мерцающими глазами.
- Что за дневник? – в голосе слышалось тревожное нетерпение.
Натан попытался сморгнуть темень в глазах, но Влада стало видно еще хуже. В ушах эхом бились слова, брошенные с пренебрежением, равнодушием, с полным отсутствием выражения… «Ты для меня – другой человек…»
- А ты с ним тоже… так… да? – вдруг сдавленным тоном спросил он.
- Что?
- Со своим братом. Который Лазарев. Ты с ним так же?.. – внезапная детская требовательность в голосе звенела, будто разбившееся стекло.
Влад посмотрел заинтересованно, изящно выгнув бровь. Он будто бы понял вдруг, что этот человек, с которым он сейчас так бурно измял постель, не так уж прост, как кажется на первый взгляд. В нем даже было что-то загадочное, слишком глубоко скрытое от его понимания и осознания. И охота врать, приукрашивать и скрывать что-либо очевидное от этого человека вдруг отпала, как отклеивается от кожи высохший банный лист.
- Нет… знаешь… с ним не так… - негромко проговорил Топалов.
Он отошел к двери и остановился, взявшись за дверную ручку. Глаза отчего-то увлажнились, мир вдруг превратился в гигантские весы. На одной чаще их покоились тонны его сознания – затертые добела воспоминания, преодоленные ступени, забитая в кровь душа, железные мышцы, тупая боль в переносице… на другой же чаше он чувствовал только одно – впаянный в воздух терпкий запах родного тела… одно лишь веяние этого запаха, вырванное откуда-то, - и сердце, как неприжившийся орган, с каждым новым ударом выскакивало в горло, и тяжелым комом проваливалось в желудок. Ударившаяся было об пол первая чаша весов, вдруг стремительно потянулась вверх, и зависла там, высоко-высоко, за пределами видимости… а запах, свернувшийся комком на второй чаше, медленно, и будто бы удушливо затоплял сознание своей реальностью… Он казался таким ощутимым, что мог бы даже быть материальным… Влад поднял руку, чтобы коснуться пальцами хотя бы его оболочки…
…как вдруг услышал за спиной безразличный голос:
- Ты же насовсем уходишь?
Влад повернулся. В глазах густой пеленой стояли слезы, горло сжимало спазмами, но он не мог даже вздохнуть глубоко, чтобы их преодолеть. Грудную клетку будто стиснули в кулаке.
- Да? – Натан сквозь влагу непролитых слез был размытым, распластанным на кровати силуэтом неясного бледного цвета. – Я не хочу оставаться здесь на ночь. Это глупо. И мы не в Голливуде, как ты сказал. Логичнее мне уйти.
И это было хорошо. Сквозь туманные волны в глазах на него было легче смотреть.
- Ну, не молчи. Влад.
Мутный силуэт в сероватом блеске начинает двигаться, поднимается, встает. Он кажется выше, чем был раньше. Высокий и стройный. Так он еще больше напоминает Сережу.
Влага осторожно тяжелеет, оседает на краю века и скатывается вниз по щеке. За ней ползет вторая, - комната постепенно приобретает былые очертания. Натан вдруг оказался совсем близко. На его лице, показавшимся из белого сумрака, нет ни тени злости. Ни обиды, ни неприязни, это не были глаза использованного человека.
- Не плачь. Я же не плачу. – Казалось, при этих словах внутри него разыгралась гигантская оргия.
- Я, - Влад откашлялся, - не хотел тебе больно делать.
Натан торопливо оделся, рывками натягивая на себя вещи.
Лазарев тоже всегда быстро одевался. При этом он ухитрялся с первого раза одевать трусы не наизнанку, попадать в нужный рукав и не путаться в штанинах. Просто солдат, прокуковавший свое призвание…
- Будут новости – сообщу, - сказал Натан, приблизившись к Владу, который по-прежнему стоял у входной двери, с курткой в руках.
Влад выдавил из себя хрип, смутно напоминающий «Сообщи», и опустил голову.
На затылок легла сильная ладонь, мягко погладив волосы. Потом ощущение пропало, и дверь за его спиной беззвучно захлопнулась.
Простояв в ступоре несколько минут, Влад, с трудом передвигая ноги, добрел до кровати, и рухнул на нее. Мягкая ткань белья была еще влажной, пропитанной запахом чужого тела. Пальцы наощупь нашли на тумбочке телефонную трубку, и, поднеся дисплей к глазам, Влад набрал первую восьмерку.
Россия, Москва, 14 июля
- Пей, - протянув Таре стакан с водой, Сергей сделал самый скорбный выдох, на который были способны его легкие.
Гроза за окном переросла уже в нечто более устрашающее, чем просто среднестатистическая природная аномалия. Смешавшееся с грязно-коричневым полотном живого города небо напоминало неисследованную субстанцию, искрящую тяжелыми тучами. Вихрь на улице швырял по двору остатки газетных страниц. Вызванное кем-то желтое такси размытым пятном проплыло внизу сквозь стену воды.
Он вздрогнул, почувствовав влажное прикосновение к руке. Тара вытирала губы о его плечо.
Он смотрел на нее – обнаженную, загорелую. Ее узкая бедренная кость четко выделялась на теле – словно нога начиналась у нее от талии. То же самое было с ее плечами. И с локтями. И с грудью. Во всех ее костях была какая-то тонкая угловатость. Не то изящная, не то безобразная. Ее тело вблизи выглядело так, словно его искусственно растянули, и покрыли густым загаром, как масляной краской. Он вдруг представил себе обнаженного Влада – нежного, плавного во всех своих изгибах, усыпанного темными родинками, как сотнями зодиакальных созвездий – ложащегося на нее, входящего в нее. Это ощущение неправильности, несуразности внезапно накрыло его с головой, так, что к горлу волной подкатила тошнота. Он зажмурился.
- Что? Мутит? – фыркнула Тара.
Он распахнул глаза. Она возникла перед ним в сияющем мраке – худая, коричневая, с блестящими губами. Чувство полного отвращения внезапно стукнуло в голову, с гулом прокатилось по горлу, и едко осело в груди. Он встал. Кровать слегка скрипнула, Тара на ней покачнулась.
- Какого черта с тобой происходит? – раздраженно спросила она у его спины.
Сережа отошел от нее на приличное состояние. Ему вдруг стало страшно стыдно оттого, что он стоит перед ней голый, и она на него смотрит, не думая даже отвести взгляд. В нем поднималось лихорадочное смятение.
Когда-то Влад сказал, что есть люди, похожие на пряничных человечков… в ту минуту Сережа не придал этим словам особого значения, но сейчас они отчего-то всплыли в голове, грея поверхность сознания теплым маревом. Владик вовсю глаголил истины, а вокруг этого никто никогда не замечал. Все думали, что он учится за счет папиных денег, а в голове – как в жестяной банке для червей… Сергей вздохнул. Однажды он упрекнул Влада в том, что башка у него забита одним мусором вместо важных вещей, тогда как обстановка вокруг слагалась только на их собственную соображалку. Влад долго обижался, а в итоге вытащил их обоих из самого что ни на есть затруднительного положения… Позже Сережа пытался вымолить бесценное прощение, но далось ему это с большим трудом. Просто надутый на весь мир Влад – это вам даже не его папа, не с той ноги поднявшийся с утра. Это деструктор ходячий, который будет усиленно разрушать все вокруг себя, пока ему не свяжешь руки или не оторвешь их насовсем.
«Бегал за ним как трижды проклятый потом» - вспомнил Сережа с невольной улыбкой.
- Что ты вылупился в окно, как хренов астроном?
Лазарев резко развернулся, почувствовав прилив неожиданной ярости.
- Не понимаю, как Аля умудрялась с тобой общаться, - искренне высказался он.
- Это было легче, чем с тобой, - ответила Джерард, поведя худым плечом. – Особенно с тех пор, как ты ее от себя отшвырнул, как осточертевшую майку.
- С тех пор, как она развалила группу.
- С тех пор, как вам с Топаловым запретили трахаться, - уголок рта несдержанно скользнул вверх.
Сергей дернулся, словно получил удар. Тара говорила прямо, избегая каких бы то ни было намеков и тонкостей, - не потому, что не могла по-другому, а потому что знала, куда бить, а ударить ей хотелось побольнее. Холодная сдержанность в движениях и фразах… эта непоколебимая надменность во взгляде… эти выточенные черты лица, эти вьющиеся волосы, этот хрипловатый голос, - все это ежесекундно было призвано ранить и дергать Сергея, будоражило и бесило. И он едва успевал контролировать выражение собственного лица.
- Не язви с уточнениями. Уже не тот эффект.
- Да ты что? – насмешливое удивление, пара крупных кудрей падает с плеча. – Тренируешься, молодец. Завидую твоей стойкости.
- Прекрати, - всплеск эмоций в голосе, Сергей мысленно надавал себе за него пощечин. – Расскажи мне, что с ней было после нашего распада.
- Ничего. Она не изменилась. Разве что стала больше ныть по тебе. Мне даже думается, она себя винила.
- Еще бы. Она и была виновата.
- Виновата? В том, что ты ее использовал, видимо.
- Я никого не использовал! – Сергей тряхнул головой, стараясь держать себя в руках.
- Как же, - спокойная улыбка на лице Тара выбивала его из колеи. – «Я никуда не поеду, Сережа должен мне позвонить…», «Сережа подарил мне цепочку», «Сережа вытащил мне соринку из глаза», «…зачем он скрывает свою чудесную родинку возле губ?». Сколько раз ты спал с ней? Считал?
- Никогда.
- Врешь, - глаза Тары сузились, - она знала на твоем теле каждый уголок. Она расписывала мне в красках, как ты дышишь, когда целуешься… Она говорила, что ты никогда не закрываешь глаза, а она каждый раз пытается так сделать, но не может – слишком уж ты нежный мальчик.
- К черту это все! – Сергей вскинул голову, отчаянно прогоняя прочь возникшую перед глазами картину. – Она же тебе не докладывала, что я делаю в постели, ага?
- Шифровалась, - уверенно ответила Тара. – Боялась себя выставить использованной, дешевкой, которую поимели и вышвырнули за ненадобностью. Ты, может, не замечал, но и у нее была гордость.
- Все я замечал. Я относился к ней… хорошо, - Сережа сглотнул. – Разве можно мстить за это?
- Мстить можно за все, что угодно, - холодно заявила Тара. – Ты как будто не понимаешь… Она за тебя под поезд бы легла.
- Что я мог сделать?! Я же не виноват, что относился к ней не так, как она хотела!
- А в беседке у Влада ты с ней веночки плел? – неожиданно вспылила Тара.
Сережа вдруг заметил, что стоит ей повысить голос, как начинает дергаться тонкая жилка у левого глаза.
- Про беседку рассказывала?
- Все рассказывала. Я для нее была, знаешь, чем-то вроде исповедальни…
- А зачем тебе это было нужно? – хмыкнул Сережа, продолжая наблюдать за реакцией жилки. – Я тебя все хотел спросить, почему ты продолжаешь с ней общаться. Ведь она же была тебе абсолютно неинтересна. Только из-за Влада?
Жилка забилась с такой силой, словно хотела вырваться на свободу. Губы Тары скривились.
- Не приплетай сюда Влада.
Сергей усмехнулся, и, выискав на полу свою одежду, с ощущением огромного облегчения принялся натягивать на себя один предмет за другим.
- Ты, - зашипела вдруг Тара, и растрепанные после секса волосы придавали ей еще большее сходство со змеей, - был занозой. Помехой. Фактором раздражения. Ты был… - она поперхнулась от волнения, - ты был как прыщ… который портит всю красоту. Портит совершенство. Ты портил наше совершенство изо дня в день… ты портил… ты грыз его своей любовью изо дня в день, ты ему внушал, ты заставлял его любить себя. Ты…
Сергей в удивлении замер.
- Я его не заставлял. Я любил… мы любили друг друга, – язык выдал эти фразы на автомате.
- Ахааа, - Тара зашлась истеричным смехом. - Любили! Конечно! Он слишком прекрасен, чтобы тебя любить. Он слишком совершенен… Геями люди становятся от безысходности, когда жизнь не подкидывает им удачных партий. А он… он просто поддался на твои уловки. Только и всего, поддался. Но я-то видела, я-то знала всегда, что ему нужна идеальная пара. Идеальная женщина. Идеально красивая. Идеально богатая. С идеальной карьерой. Идеальная в постели.
- Ты ему не пара, - устало шепнул Сергей, опуская глаза. - Он никогда ничего к тебе не чувствовал.
- А ты - пара? - глаза девушки гневно расширились. - Ты, Сережа? Ты - голодранец… одичавший щенок, которого вылизали до гламурного блеска, но в душе он остался тем же щенком. Ты – подстилка… ты трахался со всеми девками, которые давали, и лег бы под любого, кто вытянул бы тебя из твоего болота. И он… он купился на твою смазливую рожу. Купился на твой тонкий голосок. На твой прекрасный член, который только и может, что стоять на чужие задницы. У тебя не было ничего. И ты не женщина. Он никогда не придет к тебе... – она перевела дыхание, - слышишь? Никогда... Ты можешь даже не ждать его, более того – я советую тебе его не ждать! Только нервы истреплешь зря, а они еще понадобятся тебе, будь уверен...
- Его однажды стошнило, когда он утром пришел ко мне в номер… помнишь, в Киеве? Когда он у тебя ночевал. Он пришел ко мне с утра и его стошнило, - поведал Сергей желчно. Он и сам не понял, зачем это сказал, и как ему хватило духу.
Тара посмотрела на него уничтожающе. Казалось, ее ошпарило кипятком.
- Тварь, - наконец выплюнула она и встала. – Надменная зазнавшаяся тварь. Оба вы такие.
Сережа молча наблюдал, как она суматошно застегивает бюстгальтер, и узкие бедренные кости по-прежнему бросались в глаза. Худые плечи, накрытые копной спутанных волос, тугие мышцы, мелькающие под выгоревшей кожей. Быстрые руки, мучающиеся с замком… тонкие запястья, темные пятна на локтевых сгибах… Сергей почувствовал, как вытягивается лицо.
Темные пятна.
- Что… это что такое? – запинаясь, вымолвил он.
Тара вскинулась, проследив направление его взгляда, и мигом спрятала руки из поля зрения. Однако секунду спустя Лазарев уже держал ее правую руку локтевым сгибом к себе, и в ужасе открывал рот, походя на безмозглую рыбину.
- Прекрати это! – зарычала Тара.
На этот раз она казалась искренне взбешенной.
- Черт бы тебя побрал… - шокировано вымолвил Лазарев. – Тара, ты наркоманка…
Девушка дернулась, яростно вырвав руку. В глазах темнело отчаянное смятение, смешанное с ужасом и ненавистью. Впрочем, Сергей уже не стал ее удерживать. Пальцы ослабли сами собой, он отступил назад, нервно скривившись.
- Так вот ты, значит, почему такая… о Господи, - он рассмеялся. – Не ожидал, честно. О Господи…
- Заткнись! – она кинулась к нему, в бешенстве толкнув в грудь.
- О-о-о, да, - усмехнулся Сережа, покачнувшись. – Разнеси все в щепки.
Гром за окном потряс стекла. Они стояли, друг напротив друга, словно гордые призраки, растворенные в мыльной воде. Сергей не сразу услышал тихий звук телефонного звонка, доносившийся откуда-то из-под дивана. Стоило большого труда отвести взгляд от Тары, с которой в эту минуту они пребывали в одинаковом шоке. Трубка действительно отыскалась под диваном вместе с потерянными накануне подарочными кроссовками.
- Да? Алло, - повторил он в глухую тишину.
Трубка молчала.
Внутри у Сергея все сжалось. Отчего-то – именно в эту секунду, по непонятным причинам, ему показалось, что он узнаёт эту тишину… тяжелую, зыбкую, святую тишину, едва нарушаемую затаенным, но все же слышным дыханием на том конце…
- Не молчи… - проговорил он тихо, внутренне ликуя оттого, что Тара ни черта не понимает по-русски. – Пожалуйста.
- Вечер добрый, Сереж…
Сердце фантастически сжалось, горошиной перекатившись до дыхательных путей и обратно. Влад… его голос…
- При-привет… это правда ты? – глупый вопрос. Черт, наитупейший вопрос!
- Правда я. Сереж, - голос в трубке был слышен так плохо, что уловить интонацию было практически невозможно. – Ты как?
- Как… хреново, - признался Лазарев. – Откуда ты звонишь? Откуда знаешь номер?
- Я в Виргинии, - ответил Влад с некоторой заминкой. – Ты там как, держишься? Я видел тебя на похоронах.
- Я тоже. Ты как? Я видел, Смолина увезли на скорой с сердечным приступом.
- Увы, сердце шалит, и давно, - отозвался Влад совсем тихо, и добавил: - Он от горя сам не свой.
- Черт, ужасно это все…
- У меня слов нет.
Длительная пауза. Дыхание в трубке стало тяжелее.
- Сереж, нам надо поговорить…
Сергей открыл было рот, чтобы спросить очередную глупость, но на линии что-то внезапно затрещало, и в трубке воцарила мертвая тишина. Гроза, как видно, добралась и до телефонных проводов.
Он отложил телефон в сторону. Сердце раздирало нутро удар за ударом, на глаза навернулось что-то, подозрительно похожее на слезы.
По всей видимости, Таре все же удалось кое-что перенять от Влада – а точнее, волшебную способность смотреть в глаза таким злым взглядом, от которого стынут вены.
- С мамулей так мило побеседовал? – язвительно справилась она, поправляя на себе майку.
- А конечно, - кивнул Сережа. – Не далее, как завтра, еду на дачу поливать помидоры.
- Мило, - фыркнула Джерард. – С твоими благодеяниями, знаешь, день Святого Валентина скоро станет днем Святого Лазарева.
- Убирайся вон, Тара.
Сергей стоял перед ней, погасшими глазами созерцая ее потерянную фигуру. Щеки ее пылали – не то от гнева, не то от недавно испытанного оргазма.
Сергей вдруг почувствовал, что еле держится на ногах. Этот день растерзал его, разворотил все сознание, словно кто-то стрелял в голову разрывными пулями. Он вдруг понял, что безумно хочет спать, и если сейчас же не рухнет в кровать, то отключится прямо тут, свалившись на пол.
- Ты все же слепой придурок, Сережа, - выплюнула Тара, хотя голос ее звучал уже не так свирепо. – Это была не любовь, - Сергей с изумлением отметил в глазах у нее водянистый блеск. – Партнерство. Только и всего. Партнерство двух голубых кретинов.
- Уходи. Исчезни из моей жизни, - сказал он, едва сдерживая зевок.
Она вышла, оставив дверь нараспашку. Витавший в прихожей запах ее духов быстро смешивался с прохладой и запахом сигарет в подъезде. Грохнули двери лифта, кабина двинулась вниз с таким мучительным скрипом, словно в ней сейчас находился дьявол, и путь его лежал в ад.
* * *
Монотонный женский голос что-то громко вещал ему в самое ухо.
Сережа оторвал лицо от подушки, бессильным кивком откинув челку с глаз, и постарался сфокусировать взгляд. Тщетно. Перед глазами, которые упорно не желали открываться шире чем до размера щелочек, маячило белое пятно подушки, а чуть выше – яркие блики телевизора. Сережа зажмурился, и, с отвращением сглотнув, упал обратно в перину.
- Сергей Антонович, как вы можете прокомментировать тот факт, что днем в России стало аномально темно?
Интересно, как телевизор сам включился?
Сережа тихо простонал, пытаясь наугад нашарить рядом с собой пульт, но, как назло, кроме собственного теплого со сна бездвижного тела, рука не нащупывала ничего.
- Не могу не согласиться с распространенной версией о том, что во всем виноваты затяжные грозы, обрушившиеся на Северное полушарие в последние дни. Знаете, все это до смешного напоминает мне полярную зиму. Когда на горизонте брезжит вроде бы рассвет, да только так и не перерастает в дневной свет, а остается белесым заревом в небе, к вечеру скрываясь в полной темноте...
Унылый рассказ научного деятеля про чудеса полярных экспедиций прервал оглушительный звонок в дверь.
Сережа дернулся. Мысли насильно врывались в его голову. Виски страшно ныли, горло просто адски пересохло.
Дикторша в расплывающемся красном одеянии продолжала что-то вопрошать у престарелого гостя программы, который невпопад отвечал ей что-то дрожащим голосом. Кажется, погодные аномалии сильно действовали ему на психику. Сережа вновь с огромным трудом вынырнул из плена подушки, и, сделав над собой великое усилие, уселся на постели.
Точнее, это оказалась не постель, а голый диван, из постельного белья на котором была только подушка. В комнату резко задувало из распахнутой форточки, занавески колыхались в бешеном ритме; порой до Сережи долетали холодные капли бушевавшего за окном дождя. Он зябко поежился. Контуры медленно фокусировались перед глазами, строя самые невероятные очертания комнаты.
Звонок прозвучал снова, на этот раз, - как показалось Сереже, - громче и настойчивее, больно резанув слух.
Кое-как поднявшись, он побрел в сторону входной двери, попутно натыкаясь на косяки, и даже отчета не отдавая себя в том, что будь он в более вменяемом состоянии, то никогда и ни за что не открыл бы эту чертову дверь в десять утра, да еще в подобном виде.
- Кто? – жалостливо спросил собственный голос у стоящего за дверью и без умолку трезвонившего.
В ответ звонок повторился еще дважды.
Сережа рванул дверь на себя, гремя ключами, замок не желал поддаваться, и билась в сознании вполне резонная мысль, что ключ все же вставлен не той стороной. Наконец, что-то в замке щелкнуло. Вторая дверь распахнулась наружу, с громовым эхом ударившись в электрощиток справа от квартиры. Сережа замер.
С той стороны порога на него смотрели два больших карих глаза, залепленных мокрой до корней светлой челкой. В лицо пахнуло незнакомым дорогим ароматом и сыростью улицы.
- Ты спал, - резюмировал Влад, не двигаясь с места.
«Он никогда не придет к тебе... слышишь? Никогда... Ты можешь даже не ждать его, более того – я советую тебе его не ждать! Только нервы истреплешь зря, а они еще понадобятся тебе, будь уверен...»
Сергей вдруг вмиг вспомнил весь вчерашний вечер... Так бывает, что мы под влияние обстоятельств забываем что-то неприятное, но стоит сдвинуться в памяти чему-нибудь незначительному, начинается цепная реакция, и мысли бегут стремительно, цепляясь одна за другую… вчерашние события навалились Сергею на солнечное сплетение, как лавина. Всё, всё... холодные изгибы чужого тела, крик, изуродованные вены, телефонный звонок, грохот лифта... а потом он упал, как был – в одних трусах, на ближайшую плоскость, которая оказалась диваном, и мертвецки заснул, даже не думая, что когда-нибудь проснется...
Они так и пялились друг на друга, потеряв способность говорить. Сережа усиленно разгонял сгустившуюся перед глазами дождливую пелену, и никак не мог понять, отчего же ему так холодно. Перед ним стоял человек, который, сам того не понимая, сжимал в кулаке его сердце на протяжении долгих месяцев... человек, о реальности и доступности которого Сережа успел забыть, как о добром сне, когда у тебя затяжная бессонница. И ему с трудом верилось сквозь плен алкогольного бреда, что этот человек, что стоял сейчас перед ним промокший и чуть задыхающийся, что этот человек – его Влад...
- Ты один? – помолчав еще немного, спросил Топалов.
Да, это был Влад.
Настоящий Влад, живой, из плоти и крови. Влад, которого можно было потрогать рукой, - не тот Влад, который маячил обычно в недостижимых далях в окружении своей свиты, не тот Влад, что пролетал порой мимо на сборных концертах, если им случалось сталкиваться в коридорах... Этот Влад стоял за порогом, в густом сумраке подъезда, сливаясь с серостью и шорохом дождя, - мокрый, высокий, с бледным, облепленным влажными волосами лицом. На секунду Сереже показалось, что это даже вовсе и не он... Уж больно глубоки были тени на его лице, и слишком тусклыми казались глаза... и он был пьян. Совершеннейше, законченно, вдрабадан.
Влад стоял, привалившись плечом к косяку, погасшим взглядом глядя из-под вымокших прядей, окруженный резким запахом водки, сигарет и дорогого парфюма, и еще с каким-то сильным горьким запахом, не похожим ни на что известное Сереже... должно быть, это был запах аэропорта. А может, и не его вовсе.
- Один, - язык плохо повиновался с грандиозного перепития. - А ты..?
- И я тоже один, - прохрипел Влад, вымученно улыбаясь.
- Я как бы собирался спросить, что ты тут делаешь...
- А, - нисколько не разочаровавшись, отозвался Влад. – Н-ну... Пришел увидеть тебя. You came to rock my party! - пропел он в голос, состроив картинно крутую физиономию.
Сергей сглотнул кислый комок во рту, чуть поморщившись. Он только сейчас понял, что стоит в одних трусах, с дверью нараспашку, прислонившись бедром к ребру двери и еле ворочая языком. На щеках едва заметно выступили красные пятна.
- Да? – уголок рта сам по себе дернулся. – Что, цветы не принес?
- В машине оставил, - даже не моргнув, ответил Влад. К нему тут же вернулось обычное выражение лица. – Хочешь, сбегаю?
Сергей усмехнулся. По ногам подуло мокрым сквозняком, окно на нижнем этаже с грохотом распахнулось, послышался звон битого стекла.
- Раз ты один... можно, я зайду? – неожиданно тихим голосом спросил Влад.
Сереже подумалось, что вряд ли его так напугало разбившееся окно. Он посторонился, переступая босыми ногами по стылому паркету.
Топалов шагнул в квартиру, прикрыв за собой дверь, и в прихожей вдруг стало оглушительно тихо. Только из комнаты доносилось негромкое бормотание телевизора, заглушаемое частыми ударами сердца.
- Ну... – почти неслышно выговорил Сережа, вдруг потерявший способность смотреть Владу в глаза. – Что пришел?
Влад не ответил, долго и сосредоточенно выискивая что-то в кармане джинсов.
Лазареву пришло вдруг в голову, что неплохо было бы пойти накинуть на себя что-нибудь, а то стоит тут в неглиже, да еще с недозволенным шухером на голове, как будто к нему мама в гости заглянула... а не Влад... Да и вообще, не помешало бы хотя бы малость протрезветь, похмелиться, на худой конец, а то голова отказывалась соображать совершенно, да и во рту расползлась самая натуральная Сахара... Правда, вместо всего этого он почему-то остался стоять на месте, тупо созерцая голый, не покрытый коврами пол, и глухо, каким-то не своим голосом повторил вопрос:
- Владик... Влад... Зачем ты пришел?
Ответ прозвучал до того потерянно и даже обиженно, что по лопаткам мгновенно пробежалась волна мерзких мурашек.
- А ты не хотел... не хотел, да? Чтобы я пришел...
- Я же не знал, - как-то глупо отозвался Сергей, от неожиданности подняв глаза.
Их взгляды встретились. Влад смотрел на него с такой силой, словно хотел произвести какой-то физический эффект своими расширенными, чернющими от алкоголя зрачками.
Сереже вдруг показалось, будто между ними резкой волной всколыхнулся воздух. Будто бы в этот момент, когда они снова, как когда-то, смотрели друг другу в глаза без неприязни, без злости, без каких-либо ощутимых кожей мыслей, вот так вот, до болезненного вживую... Какой-то пласт прошлого с бесшумным дыханием отслоился от времени, и лег между ними в этой самой прихожей без ковров и зеркал, в стенах с зелеными обоями, плавно пройдя лучи их взглядов. В груди что-то горько защемило.
- Я думал поговорить, - признался Влад, как-то неуверенно вытягивая слова.
Сережа покачал головой. Ему вспомнился белый гроб в мокрых комьях земли, безжалостно быстро закапываемый в вечность, и лицо Тары, светящееся в свете его магнитолы зеленым свечением почти так же, как сейчас светилось лицо Влада в его мрачной зеленой прихожей. И ему вдруг стало понятно, зачем пришел Влад... и перестало даже интересовать, откуда он узнал его адрес... перестало интересовать все... В горле что-то отмерло, будто откололся маленький острый кусочек сердца....
- О чем говорить, - произнес он без выражения. – Я не знаю о чем, Владик, уже давно...
Влад отстраненно посмотрел на одну из стен с зелеными обоями.
- Раньше-то о чем-то с тобой говорили, - так же, без выражения, ответил он.
Сережа хмыкнул.
- Раньше, это раньше было... Влад... – он решительно вскинул голову. – Я все сейчас понимаю, ты не думай. И то, что ты прилетел... я ценю... и вообще всё... Просто ты пойми, что я уже не смогу так. Совсем. Ты же можешь понять.
Сердце неистово колотилось в висках, дыхание еще оставалось ровным, но готово было сбиться в любую секунду. Сергей уставился на собственные голые ноги, молча слушая гудение телевизора в комнате. В эту секунду ему почему-то было страшно видеть себя глазами Влада.
Послышался легкий вздох, потом звук сухого сглатывания. Влад, кажется, кивал.
- Хорошо, я все понял. Мог бы не так категорично, - он попытался усмехнуться, но получился какой-то странный гортанный звук.
Лазарев с удивлением поднял голову.
Влад смотрел окаменевшим взглядом, на лице стыло такое выражение, словно он наотмашь получил по щеке. Может быть, то, что Сережа сперва принял за мокрый блеск, было прокравшимся сожалением у него в глазах.
- Значит, всё...
Лазарев, сделав над собой усилие, кивнул.
Всё... теперь, наконец, все. Он был в этом почти уверен.
Влад еще какую-то долю секунды бесстрастно смотрел ему в лицо; потом он медленно развернулся, скрипнув ботинками, и взялся за ручку двери.
Сергей уперся взглядом в его спину. Серая куртка, изрядно промокшая, с расползшимся сырым пятном в форме неровного треугольника. Еще не высохшие мелкие капли на волосах. Узкая фигура, закутанная дорогой и дорого пахнущей одеждой, смутно дрожащая перед глазами в каком-то прозрачном мареве. Секунды, колеблясь, проходили сквозь эту спину, и Сергей ощутил, что весь без остатка влился в эти отрезки времени, балансирующие вместе с его душой от слипшихся от влаги кончиков белых волос до руки, схватившей дверную ручку.
Сердце билось в таком темпе, что казалось, что кровь сейчас хлынет из ушей.
- Я люблю тебя, - вдруг сказал Влад.
Тихо-тихо, едва уловимо, с глубоким грудным хрипом. Сергей дернулся. Сердце неистово ударилось о гланды. Потом еще раз. И еще.
А потом губы, как коньяком, обожгло чужими губами, и что-то горячее ухнуло в желудок. Безумное объятие скрутило руки, сжало грудь, глаза зажмурились, к коже по всему телу будто приложили раскаленное железо. Холодные пальцы в волосах, сумасшедшие мурашки от резких соприкосновений обнаженной груди и мокрой куртки. Животный стон в губы, и по шее потекли чужие слезы. Кадык уже устал дергаться, руки творили что-то невообразимое, а разума просто отключился, - словно его выключили нажатием кнопки, и занавесили шторки.
Сережа запрокинул голову, не в силах бороться ни с силой Влада, ни с собственной слабостью. Бешеный ритм сердец, готовых вырваться из груди навстречу друг другу. О Господи, какой же Владик стал худой. Каким-то отдаленным, не отравленным уголком мозга он скорее увидел, чем почувствовал, как его собственные руки стаскивают с Владика куртку, и врываются под джемпер, неистово начиная гладить выступающие ребра и твердую грудь, сжимать между пальцев окаменевший сосок, стискивать левое плечо с острой косточкой, притягивая его корпусом ближе к себе, - хотя в этом не было никакого смысла: прижаться теснее было просто невозможно. Их тела, приклеенные друг к другу, словно бились в припадке вспышками неудобных, нелепых и неосторожных ласк, Влад приник ртом к Сережиной шее, и, не в силах остановиться, безотчетно и бешено целовал нежную кожу с дергающимися жилками, как будто это были драгоценные капли воды для измученного жаждой.
- О Боже... Господи... Влад, что ж ты делаешь... – пробормотал Сережа.
Как раз в этот самый момент жесткие пальцы обхватили его стратегически важный орган, и Лазарев вскрикнул, потому что ощущение было такое, словно кто-то тронул мокрыми руками оголенную проводку.
- Чшш-ш... чш-ш, тише, - шепнул Влад, чуть дернув головой, и уткнулся носом во взмокшее Сережино плечо.
У него горело лицо. Волосы прилипли к блестящему лбу, глаза, тоже мокрые от слез, едва ли что-то видели, дыхание окончательно сбилось, и только правая рука, напряженная от плеча до кончиков пальцев, теперь творила что-то невероятное.
- Влад, - простонал Сережа умоляюще, - пожалуйста... не надо... не... надо...
Рука ритмично двигалась вперед-назад под прямым углом, безжалостно ускоряя темп, а другая рука, между тем, бережно царапала поясницу, периодически с непонятной осмотрительностью спускаясь к ягодицам и стискивая то одну то вторую горячей ладонью.
- Влад, - пискнул Сережа, - нельзя так... так... мы...
- Я люблю тебя, мне все равно, - выпалил Влад, задыхаясь, и вцепился губами ему в ухо.
Теперь оба уже могли дышать только в голос.
Никакой ненависти. Никакой боли. Ни страха, ни обиды, ни злости, ни ревности. Все смешалось где-то в области сердца в отчаянный клубок, искрящийся сгусток, подобный шаровой молнии, - который стремительно покатился из груди, сопровождаемый громким дыханием, пронзая кипящую кровь, в низ живота, и ниже, ниже, готовясь выплеснуться, наконец, навсегда из тела...
Сергей вцепился в плечи Влада мертвой хваткой, как кошка впивается когтями в занавеску, стараясь вскарабкаться наверх. В голове все гудело, Влад решительно оторвался от его шеи, и поднял взгляд, натолкнувшись на мутные карие глаза с расширенными зрачками. В следующую секунду его губы, как цитрусовая мякоть, влились в сумасшедший поцелуй, и язык так яростно оживился, словно желал выскрести Сергея всего изнутри. Сережа сдавленно застонал.
На улице раскатисто громыхнуло, этажом ниже, кажется, визгливый женский голос громко сокрушался о разбитом стекле. Раздался недовольный окрик соседа из ближайшей квартиры. Сергей уставился на дверь огромными от возбуждения глазами. От неожиданности он отскочил от брата на добрых полметра.
- Ты слышишь? – взгляд метнулся к Топалову, обессиленно прислонившемуся к двери.
Влад покачал головой. На лбу отчетливо поблескивали капельки пота, и он, похоже, не слишком хорошо понимал, о чем его спрашивают.
Сережа окинул взглядом прихожую. От увиденного его передернуло. Владькина куртка, смятая, валяется под ногами. Сам Топалов, абсолютно невменяемый, с трудом дышит и исступленно смотрит в потолок. Что касается его, Сергея, то вид его оставлял желать лучшего во всех смыслах. Помятый со сна, растрепанный, шея вся блестит, и красная от засосов, трусы спущены почти до колен...
- Вла-а-ад, знаешь... я лучше... я вообще-то в душ собирался...
Топалов удивленно распахнул глаза.
- Потом сходишь, - сказал он почти жалобно.
- Сереж...
Сергей вскинулся. Мокрая челка, огромные глазищи за стеной слез... все как раньше, все как когда-то... как будто не было этих ужасных полутора лет, как будто перед ним стоял не Влад Топалов – двадцатилетний, огрубевший, пахнущий табаком и духами, - а призрак того Владика, семнадцатилетнего, - Владика, который когда-то отражался в запотевшем кафеле напоенной паром ванной, за его спиной, и сквозь стиснутые зубы шептал «Лазарев…».
- Ты давно от меня ускользнул… - пробормотал Сережа.
На него смотрел человек, из-за которого целую жизнь он прожил с отравленной паутиной на сердце. Смотрел незыблемо, тяжело, прерывисто блестя зрачками, и во взгляде этом читался какой-то раскрошенный ужас.
- Я никуда… - начал было Влад.
- Ты ускользнул от меня туда, где нет имен… только мрак и его никому не известные законы…
- Ты говоришь, как псих, - пораженно прошептал Влад.
- Я он и есть! – рявкнул Сережа.
Влад вдруг широко открыл глаза. Правая бровь несколько раз вздрогнула. Он порывисто прижался к Сереже, голый торс покрылся мурашками от влажной водолазки. Сергей предпринял попытку вырваться, и тут в ухо ударил жаркий шепот:
- Неужели тебе мало этого абсурдного кошмара? Серый… неужели тебе мало чертовых полутора лет в клетке? Хочешь еще раз пережить, как первую сценическую пробу? Мы одну уже провалили, Сереж. – Он отстранился, глядя Сергею в глаза неожиданно трезвым взглядом. – Я готов тебя хотеть всю уродскую жизнь… лишь бы ты больше не считал меня трусом.
Сергей в оцепенении открыл рот.
- Ты… предлагаешь трахнуться в прихожей, а потом выйти отсюда взявшись за руки? Снова жить, таясь по углам, иллюзиями, всего пугаясь?.. – Сергей диковато помотал головой. - Влад, мы дичь для людей. Для твоего отца тем более. Да твой папаша… он нам обоим головы поотрывает, как только очухается! Кому, как не тебе, знать? Нас растерзают... и на этот раз в клочья…
- Я не хочу трахаться в прихожей… - почти беззвучно отозвался Влад.
- Влад, слушай, - Сережа задохнулся, и тяжело сглотнул. – Посиди в комнате. Пожалуйста. Я только в душ, и… я скоро выйду.
Спустя секунду Топалов остался один в коридоре с зелеными обоями.
|
|
|
| |
| |
| |
|
|
|
|
|