|
|
| |
| |
| |
|
|
Разбитое сердце
Ты умерла в дождливый день
И тени плыли по воде
Я смерть увидел в первый раз
Ее величие и грязь
Ария «Возьми мое сердце»
- Тихо, тихо, киска, спокойно, - я с силой прижала ее к холодному кафелю, придавив всем телом, прижалась бедрами, чтобы она перестала оседать на пол. Из ее до глубоких морщин зажмуренных глаз лились слезы, а рот кривился и подрагивал. Она вцепилась в мое плечо, хрипела и ногтями прожигала в коже болезненные следы, медленно скользя по руке. – Ну, перестать, сказала же. – Развернула ее к раковине и наклонила. - Блюй лучше, давай, два пальца, что ты творишь с собой…
После оттащила ее к кровати и не спала всю ночь, прислушиваясь к сбивавшемуся дыханию моей любви. Что она глотнула в тот раз? Я не знаю, я не разбираюсь в средствах самоубиения, но мне впервые стало по-настоящему страшно потерять ее, не это ли есть главный признак умопомрачительной влюбленности?
Теперь вспоминая тот короткий эпизод нашей совместной жизни, я почему-то испытываю щемящее чувство нежности, хотя уже тогда мне казалось, что начинаю ненавидеть мою девочку, которая сводила меня с ума, которая свела с ума себя и заставила меня поверить в то, что есть продолжение после конца.
Ранней весной случилось так, что моя лапуля, бутончик, мурочка моя влюбилась в мальчика. Прожужжала все уши. Я сначала не препятствовала влюбленности, думала, глупость, скоро пройдет, мальчики - по боку. Наиграется – вернется, будет все, как прежде. Но шли месяцы, она продолжала пропадать ночами, я не могла ей дозвониться в полуподвальные помещения клубов, где никогда не брал ее телефон, я не знала, с кем она. Моя дурочка запрещала мне лезть в ее жизнь, а я так любила, что решила задушить ревность и просто ждать ее возвращения.
Долго терпела ее выходки, ночные отсутствия на брачном ложе, задумалась о предмете такой неимоверной любви. Так не бывало у нас раньше, мы знали все друг о друге, две половинки, сражавшиеся с окружением за уважение и против неприязни. Что стало с нами? Мне тогда четко обрисовалась картина: кошечка подставилась под молодого самчика, который с радостью воспользуется всем, чем одарила ее природа. Это было так на нее непохоже, так грязно, так… не хотелось даже думать об этом.
Однажды, поздно вечером придя после работы, я нашла ее на полу без сознания, заметалась с поисках радиотелефона, чтобы вызвать «скорую».
- Алло…. Моя подруга без сознания, нашла пузырек рядом, не знаю, что выпила, нет этикетки, да, да, 20 лет, адрес? Диктую…
Приподняла ее голову, шлепнула по щекам, осмотрела руки, на левой от запястья до локтя три буквы, прочерченные бритвой «S», «M», «A»… Кровь запеклась, образуя неровные края, размывая контур. Я не могла угадать, что значили эти буквы, я плакала, целовала ее лицо, прохладную кожу губ, посиневшие веки, засохшие дорожки слез в уголках глаз…
Меня выставили из больницы довольно скоро, я билась в истерике, спрашивая у нее, бесчувственной, имя того, кто довел ее… Врачи велели мне убраться и ехать домой, чтобы только завтра навестить мою девочку.
Я долго шла по темным переулкам, надеясь, что дождь смоет с меня скорбь и страдание, я боялась больше всего на свете, что уже никогда не увижу ее. Перед глазами стояло лишь ее лицо землистого цвета, приоткрытый пересохший рот, безвольные руки, плетьми лежавшие вдоль тела, и смерть в каждой черточке…
Открыв дверь, я скинула с плеча сумку, вставила в музыкальный центр Тори Амос и решила тихо напиться от безысходности. Я так скучала по ней, что не могла двигаться, повалилась на кровать с бутылкой в руках, пила из горлышка, сил держать стакан не было…
Лежала в темноте, размышляла о будущем, о его вероятности, о смерти, хотелось отомстить, убить гадину, излить боль, задумалась о том, кто же он, тот, третий, что отнял ее у меня, из-за кого она лила слезы и пыталась исчезнуть.
Внезапное озарение. Бессмысленно пересчитывая ромбы на обоях, я вгляделась в черные пятна напротив: черное на сером – бумажные глаза, странно, что я раньше не обращала внимания. У нас стены всегда были завешаны картинами, фотографиями, плакатами с пейзажами… И между ними ромбы на обоях, их можно было считать, если сон не шел. На пятнадцатом я прервалась, уставившись в четыре черные точки, издевательски взиравшие на меня сверху вниз.
Взревновала, да, сильно взревновала, откинула плед, вскочила с кровати и кинулась к стене, где висел плакат, по дороге опустив бутылку на тумбочку. Почему я раньше не догадалась, теперь уже сказать не могу, кляня свою невнимательность. Единственное изображение мужчин во всей квартире, черт побери. Двух молодых мужчин, стоявших обнявшись. Видела ли я этот плакат? Я думала, это геи, малолетние мальчишки, ничего больше. Почему же раньше я не связала депрессию моей красы с этими глазами – две пары зрачков прожигали во мне дыру ревности и траура сквозь темноту.
Меня разбирало зло, они смеялись надо мной, хотелось не только разорвать в клочки плакат на стене, но и добраться, узнать, застать ее, смотрящую на них. И было поздно заставать. Возможно, было поздно любить ее. Я закурила и стала гадать, который из них.
Ответы на многие вопросы нашлись сами. Вот почему она пропадает ночью и по выходным, хотя так любила раньше спать в теплой постели, обнявшись, вот почему не осталось в ее жизни места для меня, вот почему стала так скрытна, просиживает в интернете круглые сутки. Чертова фанатка, проклятые мальчишки, группа SMASH. Вот почему таблетки глотала и выпивать стала, не скрываясь… И буквы на руке. Стукнула кулаком по стене так, что взвыла от боли.
Должна была узнать, как далеко она зашла в своей болезни, предпочтя иллюзию реальной жизни. Вытряхнула на пол содержимое массивной сумки, с которой она ходила в офис: мелочевка, косметика, проездные, монетки, плеер. Открываю плеер. SMASH. Кошелек бордовой кожи, который подарила ей я. Рядом с моей фотографией – фото SMASH. Паспорт. Открываю. Под первой обложкой – SMASH, довольные рожи. Черт. Отшвырнула сумку, открыла ящик трюмо, в котором она хранила свои бумаги. Распечатанные фото, признания в любви. SMASH. Билеты на концерт, последний был позавчера. SMASH. Проклятье.
Излить ненависть было некуда, я швырнула в стену массивную хрустальную вазу, подлетела к плакату, сорвала его со стены, изорвала в клочья, бросила в металлическую урну под компьютерным столом, зажигалка, щелчок, нет больше SMASH. В маленький костер я сбросила все, что смогла найти – фото, билеты, плакаты, два автографа, восемь журналов с довольными рожами на обложке…
Плакала, наблюдая, как горит все то, чему моя девочка посвятила свое время, наплевав на меня. Плакала, не зная, как быть и что мне сказать ей, когда она вернется.
Тихий голос по телефону сообщил, что спасти ее не удалось…
Молча бросила трубку и зарыдала в голос. Когда слезы высохли, проорала так, что застучали в стену соседи, мне хотелось выть, подхватила бутылку и сделала пятнадцать глотков подряд. Замутило, открыла холодильник, съела кусок жирного сыра, не могла позволить алкоголю выйти из меня, он глушил внутри все то, что рвалось наружу, раздирая сердце…
Должна была действовать, обзвонила всех друзей, связанных с эстрадой, чтобы найти адреса двух ублюдков, сведших в могилу мою любовь и меня. Все оказалось просто, старый знакомый моего отца работал с ними изредка. Моя любовь этого не знала, наверное, к несчастью… Оказалось, что сегодня они выступают на закрытой вечеринке в пафосном клубе из тех, куда прорывалась моя краса. Я умолила знакомого позвонить организаторам, чтобы пустили меня, я просто хотела посмотреть им в глаза, чтобы они узнали, что с нами сделали.
Почистила зубы, чтобы не несло перегаром, такси приехало через час, ловить машину в четыре утра было безумием. Выскочила из подъезда, пошатываясь, на ходу застегивая кожаную куртку, матерясь и пытаясь прикурить, в рюкзаке лежала початая бутылка, плюхнувшись на заднее сидение, я назвала адрес клуба, выхватила бутылку и приложилась. В глазах двоилось, я вышвырнула бутылку в открытое окно, она с треском обрушилась на мокрый асфальт, водитель дернулся…
Приехала в клуб, меня не пустили, зашла со служебного входа, назвала имя организатора, он отчитал меня за непристойный вид, не стала с ним объясняться, сказав лишь, что дело касается жизни и смерти. Горько улыбнулась. «Чьей?» - подумалось мне. Потом подумалось, смогу ли я их убить. Оружия нет, ударить только, но их двое… Их двое. А я осталась одна…
Концерт должен был закончиться, я ворвалась в гримерку, никого, пусто. Села в углу на табурет, закурила. Шумные голоса в коридоре, дверь распахивается – первый. Черные волосы, пронзительный взгляд с плаката, длинные ресницы, на торсе болтается идиотская майка в сеточку, сверху красная жилетка со стразами, накаченный живот. Встает в недоумении. Две секунды смотрим друг другу в глаза. Гей.
Спрашивает, что я здесь делаю, кривит рот, шумно дышит, недоволен. Совсем мальчишка. Подхожу к нему, с размаху залепляю пощечину, я чуть ниже его, он не успевает перехватить руку. Шокирован. Замер. В глазах слезы. Смотрю на его руки, ладонь, которой он потирает щеку. Еще секунда, и крикнет. Надо сказать что-то. Слезы текут теперь у меня. Предательски текут по щекам, и сказать ничего не могу. Просто оседаю на пол от бессилия и беззвучно рыдаю.
Он запирает дверь, я думала, что позовет охрану, нет, запирает дверь. Лжив? Любопытен? Трясет меня за плечи, повторяет вопрос. Мне плевать уже на все.
Говорю ему, что хочу знать правду. Он не понимает. Я достаю из кармана куртки фотографию моей девочки. Он мотает головой, ничем не может помочь. Говорю ему, что она умерла два часа назад из-за них, треклятой группы SMASH. Я хочу знать, кто из них двоих это сделал с ней.
Стук в дверь. Молчание. Стук в дверь настойчивый, ногой. Выкрик. Черноволосый открывает дверь, за ней – второй, в гневе. Мелированный ирокез, тяжелый взгляд из-под нахмуренных бровей, кулаки сжаты, матерится. Видит меня на полу, ругается на первого. Тот разводит руками, оба садятся рядом с мной, пытаются привести в себя и выставить, грозят охраной, мне плевать… Я сую под нос второму фото, повторяю три фразы о моей красе.
Молчит, хмурится, закуривает, ругается. Говорит, что ничего знать не хочет. Расстроен. Цепляется к первому, заставляя выставить меня. Мне плевать, я совершила ошибку, они даже ее не знали.
Спрашиваю, могу ли убраться ровно через пять минут. Пожимают плечами, оба усталые и расстроенные. Садятся рядом. Первый гладит по плечу. Второй сует сигарету. Курю, сбивчиво рассказываю, что случилось. Так хочется узнать, что им не плевать. Зажались. Молчат. Я почти кричу о том, что только они виноваты во всем. Молчат. Переглядываются.
Поднялась с пола, подхватила рюкзак, пошатываясь, не видя ничего от слез, прошла к двери, обернулась. Сидят. Молча. Смотрят в пол перед собой. Молча.
Второй бросает взгляд на меня. Я подхожу к гримерному зеркалу, окантованному лампочками, запихиваю под рамку фотографию моей девочки, что оставила меня, вырвав сердце, разбив будущее…
Прошу у них прощения. Колеблясь, открываю дверь. Мне больше нечего им сказать, они не виноваты.
Стою у гримерки минуту, приложив ладонь к двери, пылающей ненавистью… Кричат друг на друга. «Какого черта ты ее впустил?»
напишите Megan-n-n
|
|
|
| |
| |
| |
|
|
|
|
|