|
|
| |
| |
| |
|
|
Фанатская любовь
Сцена опустела. Музыканты унесли свои инструменты, служащие вышли забирать раскиданные по сцене цветы и нарядные пакетики с подарками. Шоу закончилось. Снова начиналась обычная жизнь. До следующих гастролей. Когда они еще будут? Даже жалко, что все прошло так быстро. И мне не хотелось уходить из зала. Я присела на ручку кресла первого ряда и наблюдала за мельтешением на сцене и около нее. Фанатки столпились, следя, чтобы именно их подарок забрали в гримерку, и приставали к работникам концертного зала с просьбами провести их туда лично. Хм. Я бы тоже не отказалась, если бы меня кто-нибудь провел… Только я прекрасно понимала, что мне это не светит. В фан-клубе я не состою. И не обладаю достаточной наглостью, чтобы идти напролом к гримерке. Да и зачем? Мне должно быть достаточно того, что я видела на сцене. Красивое шоу. Красивые голоса. Красивые мальчики …
Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Не умею врать себе. Всё - не всё, но многое бы отдала, чтобы оказаться в объятьях одного из них… Видела его сейчас на расстоянии вытянутой руки и даже не дотронулась… а так хотелось…. Ой, самой стало смешно. И дотронулась бы. И что? Не мыть потом руку до старости? Я рассмеялась и открыла глаза.
Рядом со мной стоял представительный секьюрити, который выпроваживал фанаток от сцены. Одна из них стояла с красивой белой розой в руках и в нерешительности оглядывалась. Я обратила внимание на ее опухшее от слез лицо и почему-то стала следить за ней. Жалко ее стало… Секьюрити подошел к ней и попросил уходить.
- Положи цветок на сцену. Его обязательно передут артистам, - сказал он ей.
- Нет, я должна сама его отдать, - покачала она головой и оглядела сцену, словно ожидала и вправду увидеть там одного из ребят.
- Они уже в гримерке, отдыхают. Надо было раньше приходить.
- А вы можете меня к ним проводить?
- Нет, извини.
- Ну попросите, чтобы они вышли…
- Они не выйдут. Ты опоздала. Положи цветок на сцену. Им передадут обязательно.
Я заметила, что девушка еле-еле сдерживала слезы… Она все еще стояла в нерешительности. Тогда он подтолкнул ее:
- Положи цветок и иди, сейчас будем закрывать зал.
Девушка закусила губу и замерла на пару секунд, а потом вдруг резко швырнула розу на сцену, словно крикнула без слов: "Нате, подавитесь!!!", развернулась и быстро пошла к выходу.
Я поняла, что у охраны сейчас дойдет очередь и до меня и, чтобы не быть выгнанной, сама встала и пошла следом за той девчонкой.
Она вышла в холл и села на скамеечку у гардероба. Пока я стояла в очереди за пальто, я смотрела на нее. Она плакала, уже не скрывая слез, яростно размазывая их вместе с косметикой по лицу, но остановиться не могла.
Я получила вещи и подошла к ней… Странно, в моей сумке обнаружился носовой платок, и даже чистый (надо будет поблагодарить маму при случае, только она могла его туда положить). Я протянула его девушке.
- Не плачь. Ни один из них не стоит этого.
Она подняла голову; ее лицо, распухшее, в красных пятнах и с глазками-щелочками, напоминало мордочку мокрого обиженного слоненка.
- Что ты понимаешь?! - воскликнула она.
- Всё, - абсолютно серьезно ответила я. - Ты думаешь, я не такая? Просто я немного постарше и могу держать себя в руках на людях. А на самом деле мне тоже хочется плакать…
Она недоверчиво посмотрела на меня. Я снова протянула ей платок, и она взяла его. Я ждала, пока она высморкается и утрет слезы, прислушиваясь к разговору двух девушек за моей спиной. И я придумала.
- Пойдем к черному входу, - сказала я. - Может, когда они будут выходить, они дадут автограф…
Глаза "слоненка" широко раскрылись и засияли.
- Как же я не подумала! - прошептала она, - бежим!
- Оденься сначала.
- А? А, да… - она покопалась в сумочке, наконец-то нашла номерок и побежала к гардеробу, где уже почти не осталось одежды.
Я тем временем тоже оделась и стала ее ждать. Она, на ходу натягивая курточку, вернулась ко мне.
- Ты знаешь, где черный вход? - спросила она, шмыгая носом.
- Сейчас найдем, - ответила я со спокойной улыбкой.
Мы вышли на улицу, я повертела немного головой. Никогда не интересовалась раньше, где служебный вход у концертного зала. Вероятно, где-то сзади… Впрочем, все оказалось намного проще. Значительная часть людей, выходящих на улицу шла совсем не в ту сторону, где метро. Скорей всего, и нам туда же.
Мы пошли за всеми и обогнули здание. Большая толпа явилась доказательством того, что мы достигли своей цели. Потолкавшись немного, мы увидели и заветную дверь. Пробились поближе к ней. Моя новая знакомая, которую, как выяснилось, звали Олесей, все еще сбивчиво дыша после плача, вытягивала шею, чтобы разглядеть побольше. Но пока разглядывать было нечего. Как и в ближайшие полчаса. Мы все стояли, мерзли. Из двери выходили посторонние люди, никому не интересные. Толпа выкрикивала имена своих любимцев, смеша этим охранников. Олеся тоже кричала и пыталась пробраться в первый ряд со своим листочком бумаги. Я спокойно стояла за ее спиной. Меня не тянуло ни кричать, ни прыгать. Да, посмотреть еще раз на него. Увидеть его лицо, улыбку, не предназначенную никому, взгляд, пустой, скользящий поверх голов. Зачем? Чтобы потом вспоминать всю жизнь? А что вспоминать? Это всё настолько ненастоящее, всё, кроме того, что я чувствую. Чувствую, что я схожу с ума от его красивых глаз. Пусть они никогда на меня не посмотрят, а если и посмотрят, то не увидят, а я умру за такой взгляд. И почти все девчонки, собравшиеся здесь тоже умрут. А он даже не поймет… Я понимала прекрасно, что самое лучшее, что я могу сделать, это сейчас уйти. Уйти как можно скорее отсюда, не поддаваться искушению увидеть его еще раз. Уйти и постараться забыть о нем. Потому что все кончено. Гастролей в ближайшее время не предвидится… Надо постараться забыть его. А если я буду здесь стоять, растравляя свою душу, то ничего хорошего не выйдет, буду только потом мучиться, вспоминая, как я его ждала, а он прошел и даже не посмотрел… Но уйти я не могла. Мои ноги словно приросли к промерзлой земле. И если и двигались, то только вперед, поближе к ограждению, как только освобождалось место впереди, я его занимала. Я не уйду. И если уж видеть, так вблизи…
Олеся оглянулась на меня. Нас чуть не разделила группа малолетних фанаток, и я протиснулась к ней поближе. Почему-то мне не хотелось выпускать из виду эту девушку. Она была такая несчастная, а сознание того, что кто-то в этом мире еще несчастней, чем я, укреплял меня в мысли, что я не должна поддаваться слабости. Я должна пережить это все, во что бы то ни стало.
Тут как раз образовался еще один просвет в толпе, и я воспользовавшись моментом, протиснулась туда, подтянув к себе Олеську. Будем стоять вместе. Олеська кинула на меня быстрый взгляд и перехватила листок для автографа поудобнее.
Служебная дверь распахнулась и выпустила на волю несколько человек, в которых я узнала музыкантов, игравших на концерте. Толпа заревела, но в реве отчетливо слышались лишь имена солистов, которые все еще пропадали в гримерке. Тем не менее, пара музыкантов шутливо раскланялась перед толпой. Мне стало смешно и немного обидно за них. Хорошие парни, классно играют, причем даже симпатичные. Но они никому тут не нужны… А они ведь молодцы, с юмором относятся к происходящему. Интересно, как они это обсуждают между собой? Мол, опять толпа оголтелых девиц орет ради каких-то смазливых морд, ну и пусть орет, ей же хуже. Я снова улыбнулась и внутренне порадовалась тому, что оказывается еще могу смотреть на происходящее с юмором.
Еще больше я удивилась, когда мои мысли почти в точности повторил продюсер группы, вышедший вслед за музыкантами. Его тоже встретили привычным ревом. Хотя уважения ему выказали побольше. Продюсер, как ни как! А он остановился перед толпой и сказал:
- Эх, девчонки, вот объясните мне такую вещь: в нашей группе 15 человек, из них 13 - совершенно потрясающие музыканты, профессионалы своего дела, таких как они еще поискать надо! Что ж вы за ними не бегаете? Какого черта вам сдались два смазливых дилетанта?
Ответом ему был неодобрительный гул. Мол, хоть ты и продюсер, а не надо обижать наших любимых ребят! Никакие они не дилетанты! Он махнул рукой и пошел к машине, ожидающей его.
Я захихикала в голос. Не то, чтобы я раньше не любила его, но относилась без особой симпатии, а теперь почему-то зауважала этого человека. Олеся не разделяла моих чувств. Как и большинство присутствующих она воспринимала все, связанное с кумирами, слишком серьезно.
Я заставила себя успокоиться, и мы продолжили ждать их.
Время шло, становилось холоднее. Олеська, одетая в легкую курточку, прижалась ко мне в поисках тепла и дула на заледеневшие пальцы. Устав пялиться на дверь, она вертела головой по сторонам, на других девчонок.
- Какая я дура, - сказала она мне, - надо было сразу догадаться пойти сюда и не выбрасывать розу на сцену. Смотри, сколько народу с цветами, наверно, они знали заранее, что можно будет подарить здесь…
- А что ж ты так поздно спохватилась дарить-то - когда уже концерт закончился? - спросила я. - Подошла бы в перерыве, они ж минут пять собирали цветы…
- Так я на балконе сидела… Пока спустилась, все кончилось… - огорченно вздохнула Олеся.
- Ну да… - протянула я. - Но надо было думать, что раз на балконе сидишь, то цветы скорей всего не подаришь.
- У меня денег не было на партер. Я даже стипендию не получаю. А родители высылают ровно столько, чтобы на еду и квартиру хватило… - она снова шмыгнула носом.
-Так ты не из Питера? - поинтересовалась я.
- Нет, я из Вологды. Учусь здесь в институте…
- Живешь в общаге?
- Нет. У нас есть знакомые здесь, они мне квартиру сдают за полцены. В Красном селе.
- Бедная, это ты каждый день так мотаешься?
- А что делать?.. и денег лишних нет. Если б мои услышали, что я на концерт иду, они б меня со свету сжили. Так что экономить на всем пришлось… вот только недавно получилось немного подзаработать - я розу купила…
Олеся замолчала, видимо, вспомнив свою красивую розу, потом ее личико сморщилось, и она собралась заплакать. Обидно, что купленная на последние деньги роза пропала неизвестно где.
- Не плачь, - сказала я, потормошив ее за плечо. - Я видела, как девчонки из фан-клуба забрали твою розу в гримерку.
- Прямо в гримерку? - недоверчиво спросила она.
- Ну, прямо или нет, не знаю, - честно призналась я. - Но забрали вместе со всеми цветами, значит, она попала к ним.
Олеся еще раз шмыгнула носом, размышляя над моими словами. Потом все-таки заплакала. И разумеется, пропустила момент, когда дверь открылась и выпустила их.
Я толкнула ее в бок и… больше ни на что не была способна. Все мое хладнокровие и благоразумие мигом испарились. Мир перестал существовать вокруг. Ни холода, ни усталости, ни фанаток и их ора. Ни Олеси. Ничего. Только он. Красивый, как бог. С ангельской улыбкой. В черном свитере, подчеркивающем его красоту. Второй тоже вышел, но я его не видела, он меня не интересовал, да и его, похоже, не интересовало происходящее. Он быстренько шмыгнул в машину, оставив своих поклонниц разочарованными. Я глупо заулыбалась. Все-таки я правильно выбрала. Мой красавчик помахал всем рукой и подошел, чтобы собрать цветы. Его имя повисло в воздухе. Кажется, Олеся тоже орала и тянула руки к нему. Я не кричала, какой в этом смысл? Но руку, повинуясь стадному чувству, охватившему меня вместе с толпой, протянула тоже. Он приближался к нам, собирая цветы и подарки, сверкая белозубой улыбкой на загорелом лице, и некоторых одаривал своим прикосновением. Десяток ручонок тянулось ему навстречу, отпихивая друг друга. Я где-то в глубине подсознания понимала, что толпа навалившаяся сзади, сейчас расплющит меня об решетку, что они уже оттоптали мне все ноги, и джинсы, наверно, грязные до колен, но мне было все равно, захваченная всеобщей истерией, я тянула руку вперед, хотя и не верила, что повезет. Повезет? И потом руку не мыть всю жизнь? Господи, как смешно! Но я уже не могу смеяться. Он здесь. Он рядом. Он берет цветок у соседней девушки и хватает мою руку. На секунду крепко сжимает. Отпускает и уже берет цветы у другой девчонки с другой стороны от меня.
Если бы не Олеська, стоявшая прямо передо мной, я бы как тряпичная кукла рухнула на решетку. Я вцепилась в ее плечо и только благодаря этому продолжала стоять. Через какое-то время ко мне вернулись чувства. И я чуть не оглохла от истошного крика, стоявшего вокруг.
Он уже подошел к машине. В последний раз обернулся, помахал собранными букетами и скрылся в салоне. Охранники тут же захлопнули дверь, и машина уехала. Половина толпы побежала вслед за ней. Я кое-как сумела удивиться - зачем, все равно ведь не догнать… А впрочем, и ладно, зато дышать стало легче. Никто на спину на давил. А вот то, что я все еще наваливалась на Олеську, я осознала лишь тогда, когда она меня довольно грубо оттолкнула.
- Ты с ума сошла! - прошипела она. - Ты меня чуть не раздавила!
- Прости, - прошептала я, разворачиваясь и пытаясь отдышаться.
Я подняла правую руку, чтобы поправить челку, и… замерла, уставившись на поднятую на уровень глаз ладонь. Он дотронулся до нее… Я снова ощутила на своей коже обжигающее прикосновение его горячих чуть влажных пальцев, мягких и сильных.
Я перевела взгляд на Олеську. Она тоже разглядывала мою ладонь, потом перевела взгляд на свои руки, бессильно опущенные, и вдруг резко потянулась ко мне. Я отпрянула. Вообще не люблю, когда меня хватают, а тем более за руку, которую…
Так… Стоп… Это попахивает сумасшествием. Окстись, дорогая. Неужели теперь до конца жизни не будешь мыть правую руку?! Вымою, конечно, ответила я сама себе, но когда домой приду. Не сейчас же… да…
Я убрала правую руку за спину. Олесина голова снова поникла. Она опять с тоской посмотрела на свои руки и приготовилась заплакать.
- Ну почему? - прошептала она. - Почему?…
Левой рукой я обняла ее за плечи и повела прочь с этого дурацкого места.
- Время уже позднее, - говорила я. - А тебе ехать далеко. Пойдем. Не плачь. В следующий раз тебе повезет.
Она недоверчиво шмыгнула носом.
- Обязательно повезет. Не может не повезти. Вот увидишь, когда они в следующий раз к нам приедут, у тебя будет уже побольше денег, ты сможешь купить билет в самый первый ряд. И видеть их близко-близко. Лучше чем я сегодня. Я видела, что они часто наклоняются к тем, кто сидит на первом ряду, и когда поют, обращаются к ним… Знаешь, накопить совсем немного. Можно занять. Это стоит того. Не переживай. Они обещали совсем скоро приехать к нам еще раз.
- Да, я слышала. Только разве приедут?
- Конечно, приедут! Они же будут новый альбом раскручивать, как же без концерта в Питере?! - убежденно воскликнула я, хотя сама и сомневалась, что этот концерт случится скоро.
- Ой, хорошо бы… и тогда я подарю им цветы. И он до меня дотронется…
Последнюю фразу она произнесла совсем шепотом.
- Да, - согласилась я и непроизвольно подняла руку, но тут же ее опустила.
Мы некоторое время шли молча, а потом я вдруг заметила, что Олеська опять начала плакать.
- Ну, ты чего? - удивилась я.
- Все равно это так не скоро будет… Через несколько месяцев… Еще столько ждать… А тебе сегодня повезло…
Я помолчала немного, обдумывая ее слова. Да, мне повезло. Сказочно. Он пожал мою руку, даже не глядя на мое лицо… А я до сих пор помню тепло его пальцев. Я сумасшедшая.
- Хмм… Большое везение, - сказала я. - Знаешь, Олеся, на самом деле, это все глупости. Не забивай себе этим голову. Я сейчас приеду домой, и первым делом вымою руки. Потому что я не могу ходить с грязными руками. А до чего я дотронусь этой рукой, пока дойду домой? Перила, ручки, двери… Все грязное… Да и у него тоже небось грязные руки были…
- Зачем ты все это говоришь? - удивилась она.
- Убеждаю себя и тебя, что всё это ничего не значит.
- Как же не значит?! - удивилась она. - Но зачем же мы тогда там стояли?!
- Не знаю… Не думай об этом. Ты мне лучше скажи, ты на маршрутке домой поедешь?
Я решила сменить тему, боясь, что выяснение того, что важно, а что нет, приведет меня в тупик, а Олеську к новой истерике.
- Я… не знаю… Сколько времени?
- Около десяти.
- Ой, автобусы уже не ходят… как же я буду добираться?
- Страшно? - спросила я.
- Угу…
Было видно, что она совершенно не думала, как будет возвращаться домой после концерта. И опять собралась плакать.
Я обняла маленькую плаксу и предложила:
- Хочешь, я провожу тебя домой? Вдвоем не так страшно будет идти.
- Но… а как ты сама потом добираться будешь? - спросила она.
- А я не буду. Я у тебя переночую и утром вернусь домой. Завтра выходной, спешить некуда. Найдется у тебя дома место для меня?
- Конечно, найдется! Я ж одна живу! - Олеська даже не стала скрывать радость. И я тоже.
Меньше всего мне хотелось сейчас ехать домой. Возвращаться к себе в свою комнату, к своим вещам, к своим родителям… Это все такое родное, такое привычное, но в то же время такое нереально далекое от моего нынешнего состояния. Хотелось продлить этот вечер, он никогда не повторится, так пусть кончиться не так, как обычно.
И мы поехали к Олеське. По дороге мы говорили об учебе, о жизни в Питере и Вологде, делились школьными воспоминаниями - о чем угодно, только не о них. Но тем не менее, стоило мне лишь на минутку отвлечься, мысли сразу возвращались к ним. То есть к нему. Красивый. Обаятельный. Сексуальный. И у меня перед глазами снова вставало его лицо, в полуметре от меня. Я отгоняла видение и снова начинала беседу ни о чем.
Наконец тряски в метро и маршрутке позади. Позади десятиминутное путешествие по темному пустынному двору, лестница в хрущевке с полутемными лампочками (спасибо, что хоть такие есть), Олеся впустила меня в свою квартиру.
- Располагайся, где хочешь. У меня две комнаты, я то в одной, то в другой живу, по настроению.
Я ей позавидовала: у меня до недавнего времени вообще не было своей комнаты… И прошла в залу. Включила свет и улыбнулась: со всех стен на меня смотрели двое мальчишек размноженные до невероятного количества - в разных костюмах и позах, улыбающиеся и хмурые, вместе и по одиночке. На любой вкус.
Вот настоящая фанатка. А я со своим одним-единственным плакатом на стенке даже соперничать не могу.
Я разглядывала плакаты, пока Олеська хлопотала на кухне и ставила чайник. Потом она пришла ко мне.
- Вот этот мой любимый, - указала она на один из плакатов, где ребята действительно были очень хороши. Так мило и искренне улыбались, сразу видно, что это одна из старых фотографий.
- А мне вот этот нравится, - сказала я, показывая на плакат, где они были почти голые.
Я провела рукой по изображению своего любимого мальчика. Она посмотрела и спросила:
- Тебе тоже он нравится?
- Да…
- Мне тоже. По-моему, он такой красивый.
- По-моему тоже…
- Хотя второй тоже ничего… Мне иногда он даже больше нравится. Если приглядеться…
- А мне нет, милый мальчик и все…
- Нет, ну, смотри, тут вот он очень сексуальный, - показала она на один из плакатов.
- Да, - согласилась я. - Но я все равно к этому равнодушна.
- А к тому?..
- Я… я не знаю… - я почему-то замолчала и, развернувшись, отошла от стены. Потом села в глубокое кресло с ногами.
Хотела сказать, что я его люблю, но почему-то не смогла произнести это вслух. Такая глупость. В этом месте мне обычно становилось смешно, а сейчас захотелось плакать. Я его люблю. И он дотронулся до моей руки. И теперь я борюсь с совершенно безумным желанием прижаться губами к собственной ладони и целовать ее, смотреть на его изображение на плакате и представлять, что я целую его.
Я, похоже, немного отключилась от реальности и не сразу поняла, что Олеся озвучивала мои мысли вслух.
- Знаешь, я тоже, - говорила она, подходя ко мне и садясь рядом на пол, - я тоже не знаю, что я к нему чувствую. Я часто вот так сижу, как ты сейчас сидишь, и смотрю на него. Выберу один из плакатов и смотрю. И представлю себе, как я с ним. Как он оказывается рядом со мной, и я его целую. Знаешь, я представляю очень четко, как будто действительно чувствую его. Чувствую, какие у него мягкие губы. И как от него пахнет каким-нибудь дорогим одеколоном и сигаретами. И как его пальцы, мягкие и сильные держат меня за плечи…
Пальцы. Его пальцы. Мою правую руку словно заново обожгло прикосновение, и я все-таки прижалась губами к своим пальцам.
Олеська всхлипнула и положила голову мне на колени.
- И иногда мне это так реально удается себе представить, - срывающимся шепотом продолжала она, - что я просто чувствую на своей коже всё… и мне так хорошо бывает. А потом я открываю глаза, и мне хочется плакать, когда я понимаю, что его нет. И я одна. Совсем одна в комнате, и некому даже пожалеть меня. Конечно, хочется, чтобы он пожалел, но… мне иногда кажется, что если бы случилось, у меня бы сердце разорвалось от счастья. Нет, а мне бы хотелось, чтобы просто кто-нибудь был рядом, кто бы меня понимал, кто бы просто меня утешил… Кто-нибудь…
Она заплакала, и я почувствовала, что тоже сейчас заплачу. Да, я понимаю ее. Мне тоже хочется. Мне тоже плохо. Я тоже смотрю сейчас на его изображение, я вспоминаю его сегодня на сцене и у служебного входа… И я всё на свете отдам за еще одно прикосновение… Хотя нет. Не такое. Не мимолетное. Мне нужно большее. Обнять его, почувствовать его тепло не только ладонью, а всем своим телом, почувствовать его. Всего, живого, горячего, нежного… По-настоящему, а не так… Зачем он схватил меня за руку? Чтобы я теперь с ума сошла от желания? Чтобы я еще больше мечтала о нем?! Но его нет! Он смотрит на меня с плакатов и ухмыляется… да, ухмыляется, а не улыбается - я это теперь вижу абсолютно точно, и это вовсе не плохое освещение виновато! Это маленькое чудовище… он никогда не будет моим. Его прикосновение - ничто. Лучше бы ничего не было. Или всё. Я его ненавижу. Я его хочу.
Закрываю глаза…
- Я его ненавижу иногда, - шепчет всхлипывая Олеся, - но я так его люблю…
Она уже прижалась к моему животу, и я почувствовала, что мой свитер становится мокрым от слез.
Я обняла ее и прижала ее голову к себе покрепче. Олеська еще раз всхлипнула и вдруг схватила мою руку и стала ее обцеловывать. Каждый палец, каждую фалангу. Я уже не думала выдергивать руку. А потом я услышала, что мы с ней обе одновременно прошептали его имя… Она подняла на меня заплаканные глаза, и я поняла, что плохо вижу ее тоже из-за слез.
А потом я схватила ее за плечи и подтянула к себе поближе. Олесины губы оказались совсем рядом с моими, и мне ничего не оставалось кроме как поцеловать ее.
Мягкие дрожащие горячие губы. Она на секунду замерла, словно испугалась, а потом неожиданно страстно ответила мне.
В моей голову промелькнула мысль, что это все неправильно, что я не должна… Но мне стало так хорошо, когда она крепко обняла меня, и я обняла ее в ответ. Не должна… я не должна оставаться одна. Мне плохо одной. А она меня понимает, кто меня еще сможет понять? Я никуда не уйду. Раз не он… зачем мне теперь он? И без него тоже хорошо…
Мы целовались уже немыслимое количество времени. Становилось жарко, мы освобождались от одежды, ласкали друг друга все откровеннее.
Две девушки, уставшие от одиночества, от неразделенной любви могли понять друг друга лучше чем кто бы то ни было, понять, что нужно каждой из них.
В кресле нам стало тесно, и мы перебрались в кровать, чтобы ласкать друг друга вволю… Так, как нам этого хотелось. Так, как Он никогда не сможет, потому что его никогда не будет с нами. Так, как должно быть…
Нам было хорошо, и мы уже совершенно перестали думать, о том, нормально ли всё это, и то, что вместе с жарким дыханием с губ срывается его имя, а по щекам текут слезы…
Потом мы заснули, крепко прижавшись друг к другу. Нам больше никто не был нужен.
А он продолжал взирать на нас со стены сотней своих размноженных глаз.
напишите Sakhy
|
|
|
| |
| |
| |
|
|
|
|
|