|
|
первый цикл написан в соавторстве с Yugen
В мягких лапах безумия
чего все начиналось...
Подставив к сердцу нож…
Я боюсь этой тьмы беспросветной и жуткой,
Оттуда сюда никогда не вернусь.
Это шутка, какая-то глупая шутка,
Иль сон, это сон, и сейчас я проснусь.
Одним движением заклеиваешь ему рот клейкой лентой. Он смотрит на тебя доверчивыми глазами потерянного щенка, в них удивление, непринятие, робкая надежда. По его щекам тонкими струйками стекают слезы, он пытается сморгнуть их, но усилия тщетны. Его бьет дрожь, он недовольно поводит плечами, но руки привязаны к стулу. Он беспомощен, беззащитен, и полностью в твоей власти… Тебе жаль его? Нет… Его для тебя уже нет…
Наклоняешься к нему, почти касаясь губами уха:
- Малыш, тебе лучше молчать…
И ты не видишь его обреченный взгляд, когда за тобой захлопывается массивная дверь подвала, оставляя его внизу.
Почему ты не можешь заснуть уже которую ночь? Почему лежишь и слушаешь тишину, и тебе кажется, что в ней ты улавливаешь дыхание? Ты же сам хотел этого. Ты хотел тишины. Чтобы никто не болтал над ухом, не пел песен под струями воды, не возился с котенком, когда ты хотел спокойно посидеть и расслабиться с бокалом вина. Тебе надоел шум. И ты захлопнул дверь, чувствуя только облегчение. Так почему же сейчас что-то давит на грудь, сжимает виски, почему ты не можешь закрыть глаза и уснуть? Ложишься, откидываешься на подушки. Перед глазами качаются тени - узкие, черные, они скользят по потолку, словно змейки. Сворачиваются клубком, плетут свой узор и разбегаются, вспугнутые ярким лучом луны. Следишь за ними, вдыхаешь запах листвы, улыбаешься, опуская ресницы. Хорошо... Вот только он там сейчас один. В темноте. Распахиваешь глаза - луч качается на тонкой занавеске, ласкает твою руку, словно котенок, ты можешь погладить его, а он... пытается хотя бы взглядом достать до квадратика окна, тянется к нему, веревки не дают шевельнуться... Врезаются в запястья. Больно...
Не дотянуться. Не увидеть... Он любил смотреть на небо, но сейчас вокруг него стены... Холодно, сыро. И тихо. Страшно тихо. А он всегда боялся тишины. Он прижимался к тебе по ночам, потому что кроме тебя, у него никого нет, потому что только ты мог защитить его. И он старался для тебя, делал все, чтобы ты был счастлив. Он не умел ничего другого. В этом его вина? За это ты оставил его там, в подвале? Ты думал о себе - когда вел его вниз, ты вспоминал о том, как тебе было больно - когда заводил его в подвал, ты чувствовал раздражение - когда связывал его, вымещал свою злость, прошептав ему на ухо последние слова, а он подчинялся и до последней секунды думал, что ты обернешься, что улыбнешься ему и скажешь, что пошутил.... Ты эгоист. Ты радуешься, убив того, кто был беззащитен перед тобой…
Черные змейки бьются в танце на потолке, темнота смотрит из всех углов комнаты, качаются серые стены... Зачем тебе жить вот так? Что у тебя теперь есть? Что будет завтра, когда утром ты откроешь глаза и поймешь, что не можешь радоваться новому дню так, как раньше? Что половины тебя нет, и все стало блеклым? Встаешь, нервно ходишь по комнате, куришь, дым тает вокруг тебя, разъедает глаза… Жалобно пищит на полу котенок - ты случайно задел его ногой. Замираешь, глядя на маленькое существо перед тобой – котенок испуганно и беззащитно смотрит на тебя, сжавшись в клубочек на полу, он словно знает, что не сможет ничего сделать, если тебе вдруг вздумается снова ударить его - намеренно. И не защищается, он просто ждет. Так чего ты медлишь? Тебе же не в первый раз! Сигарета обжигает, горячо, больно.... Нельзя закрыть глаза, нельзя уснуть, нельзя забыть... Посмотри на него, посмотри, может, тебе станет легче. Стоишь перед тяжелой дверью, тишина звенит в ушах, ты невольно пытаешься уловить хоть какой-нибудь звук... Тебе не нравится, что ты не слышишь, ведь стольких сил тебе стоило снова спуститься сюда... Медленно открываешь дверь... Он сидит, опустив голову, сжавшись, как-то неловко поджав ноги, словно пытается отгородиться от сырости, холода, темноты. Рассматриваешь его, долго, даже слишком, словно пытаешься ощутить в себе какие-то отголоски жалости......
Темнота выползает из всех углов, подбирается на мягких подушечках лап, нежно касается коленки, и ты вжимаешься в жесткую спинку стула. Она собирает слезы с твоих щек, перебирает их прозрачными пальцами, рассыпает бриллиантами по холодному полу. Насмехается над тобой, жалеет, пугает, ненавидит, бьется в тяжелую дверь, но затем, безнадежно подвывая, сворачивается у тебя в ногах, как побитая собака. На ее место приходит тишина. Надменная, молчаливая, яростная.
Она медленно скользит по ступенькам к тебе, ее невесомая поступь почти не слышна, но ты инстинктивно отклоняешься. Веревки резкой болью в запястьях напоминают о себе. Морщишься, глушишь всхлип в закушенной губе. А она уже рядом. Легко касается ладошкой щербатой стены, и по ней расползаются белесые паутинки льда. Обдает тебя холодным дыханием и кровь стынет в жилах.
Сдерживаешь дрожь, а она, обняв тебя, кладет голову на плечо. Одиночество, усмехаясь, появляется перед тобой. Кружится в неведомом тебе танце, взмахивая широкими рукавами, по–змеиному извиваясь, протягивает к тебе руку, и ты вздрагиваешь от странных знаков, врезавшихся в кожу. Оно беззвучно смеется, исчезает, оставив тебя теряться в догадках, появляется снова, ужасая своей ясностью.
Шмыгаешь носом. Он завязал веревки на совесть, ты не можешь и пошевелиться. Мышцы постепенно начинают неметь, затекают плечи и кисти рук, а в душе снова вспыхивает слабый огонек надежды. Ты четко видишь его лучистый взгляд, чувствуешь его теплую ладонь на своей щеке, и так хочется прильнуть к его груди, хочется снова услышать его голос. Так хочется поверить, что это просто сон. Самый ужасный сон в мире!!! Но перед тобой снова танцует одиночество, у ног лежит темнота, а на ухо тихо дышит тишина.
Почему ты оставил меня? Забери! Умоляю! Я буду спать у твоего порога, только открой эту дверь. Я стану тенью на гладком стекле, только поверни ключ. Я растворюсь в твоем дыхании, только вспомни обо мне. Я буду молчать всю жизнь, только спустись сюда. Только, только, только… Я сделаю все…
Опускаешь голову, а холодные пальцы тишины скользят по твоему подбородку. Они не оставят тебя, с каждой минутой все больше и больше вступая в свои права. Они снова шепчут тебе, снова заставляют поверить, снова и снова… Малыш, он отдал тебя нам…
Они водят хоровод вокруг тебя, все быстрее и быстрее, теперь ты уже не различаешь их, лишь сплошная полоса холода и безмолвия. Внезапно все меняется - ты замираешь в томительном ожидании, даже сердце перестает биться, ты готов ко всему, но это превосходит все твои представления - безысходность. Компиляция трех сестер, трех подруг, трех непримиримых врагов.
Она стелется, словно туман, клубится у ножек стула, не спеша поднимается, обвивая, как плющ, ядовитым стволом твою грудь, затрудняя дыхание, с наслаждением слушает твои стоны, а ты мысленно умоляешь ее уйти, оставить тебя. Тебя бьет дрожь, все сильнее и сильнее, а она заглядывает тебе в глаза, проникая в самую душу, заполняя каждую ее частичку собой…
Нет! Ты хочешь обратно, наверх, к свету, к нему! Пусть он откроет дверь! Пусть скажет, что пошутил, нет, если не хочет, пусть не говорит, пусть ничего не говорит, пусть даже посмеется над тобой, только пусть придет! Ты не хочешь оставаться тут, совсем один, не хочешь слушать свой плач, не хочешь видеть эти серые танцы, чувствовать ледяное дыхание, быть в объятиях темноты...
Слезы застилают глаза, срываются с ресниц, растворяясь в темноте... ты знаешь, что надеешься зря... Никого нет... Никто не придет. Ты никому не нужен. Горький привкус влаги остается на языке, когда ты облизываешь губы, ты боишься шевельнуться, даже это уже страшно, боишься поднять голову, тебе кажется, что тогда ты увидишь что-то, что стоит совсем рядом с тобой...
И безысходность глумливо насмехается над тобой, развешивая паутину паники по стенам, она липнет к губам, к щекам, опутывает твою душу, ты пробуешь кричать, но слышишь лишь звуки тишины, задыхаешься, захлебываешься страхом, сердце отчаянно выстукивает: "За что? За что?", бьет маленькими молоточками в висок, останавливает время, ты ничего не видишь вокруг, темнота сковывает тебя, заползает в душу, рвет сознание на части, истязает тебя... Но вскоре и это становится тебе безразлично - ты устал... Устал сражаться с собой, устал надеяться, устал ждать...
Ты хочешь только одного - закрыть глаза и уснуть, спать долго-долго, а потом, проснувшись, увидеть солнце, небо, ласковую улыбку... Твои ресницы опускаются, призрачные видения проносятся перед тобой... Четкие тени на траве, солнце в глазах... Тебе уже не холодно - тебе сняться крепкие руки, которые обнимают и защищают тебя... Вот вы сидите у кромки моря, и ласковая волна касается твоей ноги... Играешь ракушками, твоя голова лежит у него на коленях, а он перебирает твои волосы. И сестры шепчут: "Усни, малыш... И больше не будет больно..."
Ты не понял, долго ли смотрел на него, не понимал, зачем вообще пришел. Просто бесцельно разглядывал съежившуюся фигурку в темноте подвала... И не ощущал ничего, кроме желания захлопнуть дверь и уйти от этого надоевшего места, оно измучило тебя, преследуя ночами, вызывая досаду, злость, раздражение... Пальцы сжались на ручке двери, чтобы захлопнуть ее в последний раз... Он улыбнулся. Нет, не просяще, не робко, не умоляюще. Просто улыбнулся... Счастливой и спокойной улыбкой, которая всегда бывала, когда ты касался его руки... И что-то сдавило сердце. Что он видит сейчас? Тебя? Но этого не может быть... Ты почти убил его, а он думает о тебе...
Хватаешься рукой за косяк, ноги подкашиваются... Почему стало еще больнее? Почему все сбилось, словно кто-то встряхнул калейдоскоп, и цветные стеклышки в нем рассыпались непонятным рисунком… Делаешь шаг вперед и уже не замечаешь, как оказываешься возле него, почти невесомо касаясь его плеча... Ты боишься дотронуться, боишься, что улыбка лишь померещилась тебе... Но он поднимает голову... Ресницы мокрые от слез, глаза щурятся от блеклого света и распахиваются... Он не верит... Не верит в то, что продолжал верить тебе... И верит, что ты не веришь себе... И тянется навстречу... Как ты можешь быть таким сильным? - безмолвно спрашиваешь ты. Темнота серой тенью растворяется в полоске света. Как ты можешь любить меня? Тишина тает в твоем быстром дыхании. Как ты можешь прощать меня? Одиночество сгорает в радостном блеске глаз. Почему ты сильнее меня? Прижимаешь его к груди, и безысходность остается за тяжелой сырой дверью, отрезавшей ее от мира.
Солнечный луч золотит волосы, играет в ямочке возле уголка губ, дрожит на ресницах... Весь мир спит рядом с тобой сейчас, спит, положив ладони под щечку, а ты проводишь пальцем по его скуле и беззвучно шепчешь:
- Никогда не молчи, малыш...
И мир улыбается, приоткрывая сонные глаза, обнимает тебя, стремясь поделиться своим теплом, без которого ты не живешь, а существуешь... Один, за холодной дверью подвала, из которого он вынес тебя на руках...
Сейчас проснусь, и сгинет этот ужас,
Жизнь погасить нельзя ведь как свечу,
Послушайте, мне ничего не нужно,
Я жить хочу, я только жить хочу.
Первая часть...
В комнате с белым потолком, с правом на надежду...
Смотришь на него сквозь стеклянную дверь. Он сидит в углу, запрокинув голову и закрыв глаза. Белая смирительная рубашка, чрезмерно длинные рукава и босые ноги. Пьеро, сломанная марионетка, красивая кукла, небрежно брошенная на пол. Белизна ткани только подчеркивает черноту его волос. Зачем они их обрезали? Его локоны, которыми он так гордился, которые лелеял, которые были похожи на шелк. Как он воспринял это? Он, наверняка, следил за каждым движением ножниц, следил за каждой прядью, он кожей слышал, как она падала, как соприкасалась с холодным кафелем, как ее сметали, словно ненужный мусор. Зачем было наносить еще и этот удар? Он ведь всегда принимал близко к сердцу любую мелочь, всегда чувствовал боль от неосторожного слова. Ты не знаешь, что произошло в тот вечер, с кем он разговаривал, с кем встречался, почему так получилось? Ему же здесь не место, он здесь чужой, эти больничные стены отторгают его.
Он смотрит на тебя, склонив голову и улыбаясь.
- Привет, - заходишь к нему.
- У тебя нет других дел?
- Что?
- Ты приходишь сюда каждый день, вот уже…, - он загибает пальцы на руке, считая. – Пять дней.
Целых пять дней. Сколько это часов? Сто?
- Сто двадцать, - автоматически исправляешь ты.
- Ах, да, прости, - он морщит нос. – Я забыл, что ты любишь точность. Так зачем ты приходишь? – он не отстанет, пока ты не ответишь.
- Ты же мой друг, - пожимаешь плечами.
- Друг, - хмыкает он и снова замолкает.
Ты в тысячный раз скользишь взглядом по мягким стенам. Боишься неловким словом лишь усугубить его состояние, но тебе надо его разговорить, надо, чтобы он пошел на контакт, ведь ты – единственный, с кем он говорит, кто удостаивается его внимания. Как и раньше. Ты – его внимание, остальные – вне линии.
- Что произошло в тот вечер? – ты не умеешь ходить вокруг да около, ты не учился на психолога, и все интересующие тебя вопросы ты привык задавать «в лоб».
- В тот вечер?
- Да. Что она сказала, что ты оказался здесь? – махнув рукой на дверь.
- Она…, - он закусывает губу. – Она говорила много чего, - он усмехается.
- Что именно?
- Что? Тебе рассказать какими именно словами она размазала меня по стенке? Какими именно фразами она окунула меня в ледяную купель? – его голос на удивление спокоен. Пока спокоен. –
Зачем? Объясни мне, зачем? Чтобы тоже восхитится ее замечательным мыслям? Чтобы сказать, что она права? – он не заметил, как поднялся. Его голос срывается на крик, он размахивает руками, еще немного и ткань больно ударит тебя по лицу. – Ты не знаешь, что было потом, что я чувствовал, что я думал, что я…, - он внезапно замолкает. – Уходи.
- Что?
- Выйди и закрой дверь с той стороны, - его ледяной тон заставляет невольно поежится.
Опускаешь голову. – Знаешь…, - с надеждой оборачиваешься к нему. – У меня есть только один недостаток, малыш, - голос ровный, без малейшей эмоциональной окраски. – Я – сумасшедший.
Закусываешь губу, чтобы не сорваться, чтобы не разрыдаться, чтобы не ударить его. Выходишь в коридор, шаги эхом отбиваются от ламп дневного света. За тобой захлопываются двери, чтобы завтра снова пригласить тебя к нему. А пока у тебя есть ночь отдыха. Ночь беспомощных мыслей, ночь мимолетного сна, ночь крепкого виски в бокале, ночь в его глянцевых глазах.
Вторая часть...
Без названия
- Ты знаешь, что такое боль? – он смотрит на тебя своими глазами – маслинами, почти черными, без зрачка, пустыми и пугающими.
Он заговорил сразу, как только ты переступил порог. Он все так же сидит в углу, разве что стал еще бледнее, синяки залегли под глазами. Говорят, он спит не больше трех часов в сутки.
- Д–да… Я знаю, что такое боль, - сейчас ты полностью ее власти. Она не отпускает тебя ни на минуту, она с тобой везде: в каждом вздохе, в каждом движении, в каждой мысли. Она стала частью тебя.
Утром, когда ты открываешь глаза, она спит на подушке, свернувшись клубком, словно маленький котенок, она потягивается, просыпается вместе с тобой и вместе с тобой набирает силу.
После душа, пристально разглядывая себя в зеркале, чувствуешь, как она легко проводит рукой по твоей влажной спине, ладошкой стирает капельки воды. Касание приятно холодит, закрываешь глаза, откидывая голову, как вдруг… Царапина постепенно наливается жаром. Первая за такой долгий день. Первая, но далеко не последняя.
Крепкий кофе горчит на языке, перелистываешь утренние газеты, оттягивая момент визита. Она сидит на подоконнике, покачивая ногой, смотрит в окно, что – то рисуя тонким пальцем на замерзшем стекле. Какие – то понятные ей одной символы, простые и сложные одновременно. В ней есть что – то завораживающее, что – то, что заставляет поднимать на нее взгляд каждую минуту, что – то, что зовет тебя только тебе слышимой мелодией. Она легко спрыгивает с подоконника, бесшумно ступая, останавливается за твоей спиной, накрывают твою руку своей, по пальцам течет обжигающий холод.
Рука постепенно немеет, перестаешь ощущать ее, как вдруг очередная ранка вспарывает поверхность кожи. Закусываешь губу, а она только посмеивается, предвкушая последующее наслаждение.
Царапины появляются одна за другой. Длинные, короткие, глубокие, кровоточащие. Она пытается добраться до сердца, выцарапать его, забрать. Вынуть из груди, оставив за собой зияющую рану. Она не церемонится с тобой, тоненькие разрезы идут от плеча, переходя в мелкую сетку на груди. Она любуется взбухшими полосами, пока ты пытаешься его разговорить. Она кружит вокруг тебя, изредка касаясь. Его взгляд – царапина, его улыбка – две царапины, его слово – пять багровых полос. Может… может, он знает про нее, и поэтому молчит?
Тишина вечерних улиц и новые игры. Ей весело, она забавляется, рисуя переплетения узоров на твоих руках. Она ласково массирует тебе виски, гладит скулы, проводит пальцем по губам и скользит отточенным ногтем по шее. Иногда так хочется податься вперед, почувствовать, как горячая кровь окропляет ее пальцы, как капает на пол, услышать ее недовольный возглас, посмеяться потери ее любимой игрушки. Выйти за линию. Ты ее начертил, тебе ее разрушать. Но почему тогда так трудно?
Часы мирно тикают в темноте. Сон снова не идет, нет, он рядом, ты чувствуешь его дыхание у себя на щеках, но она отгоняет его, ей мало дня. Мало ласковых поцелуев – укусов днем, мало твоего затравленного взгляда в зеркале по утрам, мало бега по бесконечным ступенькам. Но, похоже, эту схватку ей пока не выиграть, а ты благодаришь небо, что у тебя есть восемь часов, чтобы восстановиться, чтобы следующий день снова переступать через себя, живя для него, у тебя есть восемь часов для того, чтобы насладиться ее сожалением и бессилием, с которым она будет наблюдать как затягиваются царапины у тебя на груди.
Третья часть...
Сны – искаженная реальность
I’m touched by your love
Even if I never see you again
Похоже, это твой последний визит. Ты понимаешь, что белые стены постепенно сереют, на окнах проступают решетки, коридор удлиняется и теперь дорога к нему кажется вечностью. Несколько дней ты снова стоишь перед его дверью больше, чем десять минут, несколько дней ты снова думаешь, что все бесполезно, а сегодня ты уверен, что потерял его. Но сегодня ты снова толкаешь дверь. В последний раз.
Замираешь на пороге, и из глубины живота к горлу подкатывает холодный, мерзкий, липкий страх. Нет, он не изменился: темные пряди все также спадают на глаза шоколадного цвета, которые именно сегодня изучают тебя пустым взглядом, красивые губы все еще хранят след так любимой тобой улыбки, которая именно сегодня стала лишь бледной тенью былого, воспоминанием. Нет, он совсем не изменился, просто ты забыл свои «розовые» очки дома.
Бессмысленно изучаешь пейзаж за окном, взгляд невольно выхватывает незначительные детали: санитар в белом халате с ярко – желтым пакетом, пожилая женщина в несуразной фиолетовой шляпе с большими полями, забор с колючей проволокой, окружающий территорию, и ядовито-зеленая трава, режущая глаза. Снова и снова вглядываешься в пронзительно голубое небо, пересчитываешь одуванчики на кромке клумбы, постукиваешь пальцами по подоконнику, оттягивая тот момент, когда тебе предстоит, глядя ему в глаза, попрощаться.
Наручные часы безжалостно отсчитывают минуты, движения стрелки в полной тишине отдаются пульсирующей болью в висках.
- Ты больше не придешь. Так ведь? – ты вздрагиваешь, но скорее от его бесцветного голоса, чем от вопроса.
Оборачиваешься, от удивления перехватывает горло.
- Откуда ты знаешь?
Он с отсутствующим видом изучает трещинки на стенах.
- Я слышал, как они говорили, - он не смотрит на тебя. Ни разу не взглянул за эти два месяца. –
Говорили, когда думали, что я сплю. Они такие доверчивые, - он улыбается чему–то своему.
- Подожди…, - смысл его слов твой мозг раскрывает только через несколько минут.- Ты… ты что, не спишь вообще? – почему–то вдруг забытые, не принятые во внимание детали разговора с резкой отчетливостью всплывают перед глазами. Он спит два часа. Два часа за двое суток. И то, только потому, что в него насильно впихивают снотворное. А все из–за…
- Ну, почему же…, - ухмылка уродует его лицо. – Я сплю… И даже вижу сны…
- Что за сон?
- Что? – он дергается, как от удара, пальцы настолько впиваются в желтоватое больничное белье, что костяшки белеют.
- Какой сон не дает тебе спать? – ты не понимаешь, зачем вытягиваешь из него то, от чего он так умело убегает.
- Я не хочу…
- Зато я хочу, - что изменилось? Как ты из отчаявшегося друга стал жестким прокурором?
- Нет…, - он забивается в угол кровати.
- Да, - ты придвигаешь стул и садишься напротив него. – И я жду.
Он съеживается под твоим взглядом, затравлено озирается.
- Ты можешь кричать. Долго, громко, из последних сил, - неужели надежда в глубине глаз? - Но думаешь, они придут? – что–то происходит, но ты не можешь уловить, что именно. – Они часто открывают эту дверь, когда ты их зовешь? – скошенный взгляд на тебя. – Так вот, - ты потягиваешься. – Я хочу услышать твой сон. Здесь и сейчас. Приступай, - ты сознательно не оставляешь ему выбора.
Он молчит. Изучает взглядом стену напротив, а ты изучаешь его.
- Ты знаешь этот сон, - внезапно произносит он, хотя, ты скорее прочитал эти слова по его губам, чем услышал их.
- Знаю?
- Да. Ты был там.
Теряешь дар речи.
- Это…?
- Да, - он предельно спокоен. – Снова подвал. Только теперь там я.
Ты вспоминаешь все в мельчайших подробностях. Себя, его, темноту. И манящую полоску света под дверью.
- Ты не…
- Почему же? – к нему вернулся тон твоих обычных посещений.
- Что ты видишь?
Он с тихим вздохом опускает голову.
- Зачем тебе знать?
- Надо, - отрезаешь ты. – Рассказывай.
- Там… темно, - он массирует виски. – Все точно также, только вот…
- Что вот? – невольно подаешься вперед.
- Я не привязан, - он снова смотрит тебе в глаза. А что ты там хочешь увидеть? Может, вину?
- А дальше? – тебе самому становится интересно, куда его заведут сновидения.
- Я поднимаюсь по лестнице. Сначала одна ступенька. Затем вторая. Мне так тяжело делать каждый шаг. Дверь все отдаляется и отдаляется, до нее не дойти. И я начинаю бежать… ступеньки все не кончаются и не кончаются, их все больше и больше… Пока, наконец, я не спотыкаюсь. Спотыкаюсь и падаю, больно ударившись коленом о ребро ступеньки. Больно настолько, что из глаз брызгают слезы. Или это от неожиданности?
- От безысходности, - отвечаешь, не давая закончить вопрос. – Продолжай.
- Я снова поднимаюсь… но дверь уже передо мной. Как по волшебству, правда? – он усмехается, но ты не реагируешь. – Вот только она заперта. Заперта, понимаешь? – его голос становится все тише и тише. – И я кричу, пытаюсь выбить дверь плечом, сбиваю костяшки пальцев в кровь, но никого нет, - он замолкает. – Только кровь…
Тебе становится неуютно здесь, страшно, стыдно перед ним, тебя что–то гонит отсюда. Ты рывком поднимаешься и через два шага оказываешься перед дверью. Для тебя-то она открыта. Замираешь на пороге.
- Я…
- Так ты все–таки откроешь мне эту чертову дверь?
Медленно оборачиваешься. Он смотрит на тебя, насмешливо улыбаясь.
- Так ты…
- Да, малыш. Вот уже два дня.
- Тогда зачем весь этот спектакль?
- Мне захотелось увидеть, КАК ты скажешь мне, что больше не придешь.
- Ты… Ты…, - сжимаешь кулаки.
- Давай, - смеется. – Здесь. Пока стены мягкие, чтоб мне не было так больно.
- Идиот, - щекочущее чувство облегчения наполняет тебя слабостью. Вымученно улыбаешься. – Тебя надо оставить здесь. В наказание.
- И ты добровольно лишишь себя возможности отомстить мне так, чтобы я завтра не смог встать?
Твои щеки вспыхивают. Только он с невинным видом может сказать тебе такое, просто чтобы понаблюдать, как ты краснеешь.
- Придурок. Терпеть тебя не могу.
- Угу, - он лукаво смотрит на тебя. – А уж я–то тебя как…
,
|
|