Я стою у окна гостиничного номера и смотрю вниз, на пляж. Здесь, в этой гостинице, мы живем уже три дня, пока даем концерты на курорте у южного моря. Номер уже успел мне опостылеть, как, впрочем, и все вокруг. Море, солнце, пляж – это все здорово, когда отдыхаешь здесь, а когда приходится работать…Лучше уж домой – отоспаться, позвонить друзьям, сходить с ними куда-нибудь. А здесь только музыканты нашей группы, девочки-подтанцовка, строгий отец, который после ухода Жени ездит с нами на все концерты, и…Он, а еще…Она.
Сейчас я стою, прижавшись разгоряченным лбом к прохладному оконному стеклу, и тупо смотрю на пляж. По пляжу бредут двое. Я даже залюбовался ними. Оба загорелые, стройные, темноволосые. Их волосы слегка отливают медью в лучах закатного солнца. Ловлю себя на мысли, что не знаю, кто из них мне нравится больше.
…С Ней мы познакомились три дня назад, после первого нашего концерта. Она со своим отцом сидела в первом ряду, там, где обычно сидят ВИПы. Потом, уже за кулисами, мой отец сказал, что это Николай Петрович – восходящее светило нашей политики, к тому же очень богатый человек, и что наше выступление очень понравилось его дочери, и что неплохо было бы познакомиться с ними поближе…и все такое. После концерта наша охрана провела Ее к нам в гримерку. Я не мог оторвать глаз от Нее. Темные вьющиеся волосы, синие глаза, насмешливо изогнутые брови. А еще я заметил, что Она совсем невысокая, у Нее отличная фигура. А еще у Нее экзотическое имя. Все это несвязными обрывками мыслей проносилось в моей голове… Он тоже смотрел на Нее, не отрываясь. Да, было в ней что-то такое…Не знаю, как выразить словами.
Сказав пару ничего не значащих фраз нам обоим, Она полностью переключилась на Него. Они болтали так, будто были знакомы всю жизнь. А я опять почувствовал себя маленьким, глупым мальчиком, который некстати встревает в разговоры взрослых и от которого все хотят поскорее избавиться. Я уже давно не испытывал этого ощущения, с тех самых пор, как я…как Он…Он, который был для меня кумиром, старшим братом, лучшим другом…всем, заставил меня поверить в себя, избавиться от дурацкой стеснительности, комплексов. Ведь если Он со мной, значит, я что-то стою в этой жизни? Я был так счастлив, что даже не особенно задумывался: «А, может, то, что мы делаем, это нехорошо…неправильно…?» И вот теперь появилось Она – и все изменилось и для меня, и для Него. Нет, у него и раньше были какие-то подружки, но Он приучил меня не принимать это всерьез. Я так верил ему! Но это…это совсем другое, я почувствовал это кожей. У меня даже задрожали руки. К счастью, они не заметили этого, они были слишком заняты друг другом.
В ту ночь Он пришел лишь под утро. Я не спал всю эту проклятую ночь, прокручивая в голове их разговор, вспоминая Ее взгляды, Его как бы случайные прикосновения к Ее руке. Разгулявшееся воображение услужливо подсказывало мне, что делает сейчас Он, как его длинные тонкие пальцы гладят Ее прохладную кожу, опускаясь все ниже, как дрожат Его ресницы, когда Ее губы касаются Его… Я был как в бреду, не совсем понимая уже, где я и что со мной. Все, больше не могу! …После холодного душа стало немного легче. Вышел из ванной, и тут в номер ввалился Он, рухнул обессилено на кровать. Я подошел к Нему, встал на колени перед кроватью, поцеловал…Он открыл глаза и прошептал: «Малыш, давай не сегодня…Я так устал…» «И не завтра, и не послезавтра…Никогда»,- закончил я про себя его мысль. Я попытался уснуть, но думал то о Нем, то о Ней. Интересно, какая Она…без всего. Как Она целуется, как делает…это? Единственное, о чем я не думал тогда, – что происходит со мной? Ведь мне никогда до этого не нравились девушки. Я уже привык к этому, тем более, Он сказал мне, что это вполне нормально, и многие наши знакомые такие же... А может, не так уж Она мне нравится, может, просто я хочу что-то доказать себе и Ему? Я совсем запутался…
Вчера вечером я попросил Его, чтобы Он взял меня с собой. Я прекрасно понимал, что это глупо, по-детски, но я даже не мог подумать о том, чтобы остаться опять одному этой ночью. Я хотел быть с ними. Я представлял себе это…Я видел это на какой-то кассете с порнухой. От этого становилось жарко внизу живота. Глупо ухмыляясь, я сказал: «А не хочешь попробовать втроем? Устроим групповуху. Будет что потом вспомнить!» Но Он только засмеялся и сказал: «Ты обалдел совсем? Перегрелся на пляже?» …И все повторилось опять. Опять страшная ночь, цветные картинки, проносящиеся перед глазами, ванная, холодный душ. Он опять пришел под утро, но я уже не подходил к нему. Незачем…, пусть думает, что я сплю. Я повзрослел за эти две ночи. И вот сейчас я стою у окна и смотрю, как они бредут по кромке пляжа, держась за руки. Завтра мы уезжаем. Я резко отвернулся. Я принял решение. Отец, кажется, у себя в номере.
В поезде Он был весел, все время шутил. Они договорились встретиться в Москве – догадался я. Он ласково трепал меня по волосам, назвал пару раз малышом, но я понимал, что это уже ничего не значит. Он так и не спросил, как я прожил эти дни.
А в Москве полетели дни за днями. Суматоха съемок на телевидении, концерты, записи в студии, гастроли. Все, как всегда, но уже без Него. Он стал невнимателен, пару раз не явился на репетиции, сорвал запись новой песни, отрабатывал концерты кое-как, закинул тренировки в тренажерном зале. Наша популярность стала падать, поклонницы стали писать обиженные письма, что Он им хамит, устраивает истерики… Пару раз за это время я видел Ее, Она заезжала за Ним после концерта. Мое сердце ухало и поднималось к горлу, я густо краснел. Она насмешливо смотрела на меня, как будто все понимая, спрашивала о чем-то незначительном, и я видел, что Ей все равно, что я отвечаю. А я запинался, пыхтел. Я и в нормальном-то состоянии не отличался красноречием, и это Ее еще больше смешило.
В один из осенних дней наконец и случилось то, чего я так долго ждал. В тот день как-то все не заладилось с самого начала. Мы работали в студии над записью нового альбома, но работа не шла, голоса не звучали, как нужно, все нервничали. В конце концов, отец начал просто орать на нас. Ему досталось больше всех. Я удивился, когда понял, что мне доставляет злорадное удовольствие слушать, как отец обзывает Его «бездарью» и «тупицей». А потом отец сказал:
- Да, и кстати, ваши встречи с Ней нужно немедленно прекращать. Во-первых, это плохо сказывается на работе, у тебя голова забита сексом. А во-вторых, и самое главное, мне звонил Николай Петрович и просил оградить его дочь от встреч с тобой и от тебя самого. Ты ей не пара, должен сам понимать. У нее большое будущее, и оно никак не связано с тобой. Иметь зятя-артиста с репутацией гея никак не входит в планы Николая Петровича. Иначе он будет принимать меры. Ты все понял?
Я увидел, как помертвело Его лицо, оно превратилось в безжизненную маску. Мне даже стало жаль Его. Он резко повернулся и выскочил из студии.
- Спасибо, сынок, что рассказал мне об этих их отношениях. Я вложил в проект слишком большие деньги, чтобы какой-то…вот так просто все похерил. Когда там, на море, ты меня предупреждал, что это добром не кончится, что Он может провалить проект из-за этой большой и светлой любви, я, грешным делом, тебе не поверил, зная его б*скую натуру. Но теперь смотрю, ты был прав. Все серьезно. Тем более, Николай Петрович так возмущался…Надо, надо прекращать это. Николай Петрович хочет отправить дочь за границу учиться, заодно и забудет там обо всем.
Я не знал, чего сейчас во мне больше: радости от того, что они наконец расстанутся, или ужаса от того, что я, может, никогда Ее больше не увижу. А все же, что происходит со мной? Я задавал себе вопрос, чего же я все-таки хочу, чего добиваюсь, и понял – я хочу быть с ними обоими. Да, пусть это ненормально, я никому никогда не признаюсь в этом, но я хочу любить их обоих…
А потом потянулись серые осенние дни, затем зима, Новый год. Все дни настолько заполнены работой…И слава Богу, не остается времени на мысли о том, зачем я сделал это. Он ведь все равно не вернулся ко мне, даже как будто стал избегать. Неужели Он мог как-то догадаться, что это именно я звонил тогда Ее отцу, прикрыв трубку носовым платком, и рассказывал, что Его дочь встречается с то ли с геем, то ли с бисексуалом. Что у него ужасная репутация, что он переспал с половиной Москвы и всех областных центров России. Что он балуется наркотиками и у него запущенный сифилис. И, как ни странно, Ее отец охотно поверил в этот бред. Черт, самому противно!
О Ней я ничего не знал, кроме того, что Она учится где-то за границей. Я видел, как Ему плохо, больно, как осунулось Его лицо, еще больше заострился нос, как он буквально вымучивает из себя свою фирменную ослепительную улыбку. Он честно пытался забыться в работе, но Ему это плохо удавалось, хотя наши рейтинги опять поползли вверх. Я хотел помочь Ему, а, может, просто на что-то надеялся. Пару раз я приезжал к Нему домой с вином, Его любимыми яблоками. Он пил рюмку за рюмкой, быстро напивался и говорил: «Иди домой, малыш, мне надо побыть самому». Один раз я не сдержался, коснулся пальцами Его губ, потом опустил руку Ему на бедро, но Он посмотрел на меня глазами больной собаки, и я отдернул руку.
Прошло еще полгода, и ничего не изменилось. Наконец, уже в июне отец объявил нам, что мы должны спеть на приеме у Николая Петровича. Вообще-то, мы не поем на свадьбах, днях рождениях и приемах – у отца такой принцип. Но тут особый случай: Николая Петровича выбрали в Думу, и он по такому случаю устраивает грандиозный прием. С такими людьми надо дружить, и к тому же там будут ВСЕ! По такому случаю нас вырядили в смокинги. Думаю, со стороны это выглядело убойно! Но Он даже не улыбнулся. «Она будет там» - шепнул Он мне, когда мы садились в машину. Он считал меня своим союзником, а я…сволочь. Позже, когда мы уже ехали в машине, отец наклонился к Нему и прошипел прямо в лицо: «И не вздумай даже подходить к ней. Я знаю, что ты пытался много раз с ней связаться, что она не отвечала тебе. Ну и правильно, твои неразборчивые связи весьма ее впечатлили. Так что не вздумай устраивать африканские страсти. Не хватало еще испортить праздник Николаю Петровичу. Твое дело спеть и не отсвечивать. Ты меня понял?» Я отвернулся, мне было физически больно смотреть на Него.
Она со своим отцом у входа встречала гостей. Она стала еще красивее по сравнению с тем, какой я Ее запомнил. Я почувствовал, как густо краснею. Скосил глаза на Него…Он смотрел на Нее с восторгом, в глазах – мольба. Он никогда не смотрел на меня так! А Она…Она скользнула по Нему взглядом, снисходительно улыбнулась и кивнула. И все! Потом мы пели подходящие к такому пафосному случаю «Молитву» и «Бэлль». Не знаю, как Он смог допеть все до конца. Стоя с Ним спина к спине, я кожей ощущал волны возбуждения, исходящие от Него. Он не спускал с Нее глаз, а Она даже не смотрела в нашу сторону, весело смеялась в компании каких-то мудаков, по внешнему виду – банкиров.
- Молодцы, хорошо спели, проникновенно, - похвалил отец. – Идем, сынок, разговор есть.
Он взял меня под локоть и повел вглубь сада, к Ней и Ее отцу.
- Поздравляю, Николай Петрович!...
Бла-бла-бла, я не особо вслушивался, как отец прогибается перед ним, смотрел на Нее.
- Да-да, спасибо! Пусть наши дети прогуляются пока. Доча, ты ведь покажешь молодому человеку наш зимний сад?
И вот я, как во сне, иду с Ней в дом, и мой затылок обжигает Его ненавидящий взгляд.
- А ты ничего…- говорит Она, заведя меня в самый дальний уголок сада, - За этот год ты стал совсем другой, уже не тот пухлый мальчик, каким я тебя запомнила. Подрос, похудел…Хорош, хорош… Я ведь нравлюсь тебе, признавайся!
Она смотрит чуть насмешливо. Ее пальцы гладят меня по щеке, шее, перебирают волосы. Я больше не могу сдержаться, я ждал целый год!
- Да, нравишься.. Но…как же Он? – выдыхаю я хриплым голосом.
- Да ну его. Просто летнее приключение. Он больше меня не интересует.
Последние слова Она произносит, уже целуя меня.
Все последующее происходит быстро и скомкано. Я просто набрасываюсь на нее, задрав ее вечернее платье чуть ли не до шеи. Все случилось на каком-то столе, где лежал садовый инвентарь, между кадок с деревьями. После всего она одернула платье, поправила прическу, засмеялась и сказала: «А ты милый!». И ушла. А я стоял оглушенный, опустошенный…И все? И это все?! И я хотел этого? Да, хотел, думал об этом, рвал зубами подушку по ночам, пошел на подлость, предал Его. Я ненавидел себя в этот момент! Это все не то…не то… Я понял это только сейчас, когда уже поздно что-то изменить. Наваждение исчезло…остался только Он. Я любил только Его все это время, мне нужен был только Он. Я просто пытался обмануть себя, доказать что-то себе и Ему. Но я не такой, как Он, мне не нравится девушки, и чтобы понять это, мне нужно было… И что теперь мне делать? Наверное, нужно рассказать Ему, что это я настроил своего и ее отца против Него, что я был причиной Его боли, что я виноват во всем. Он, конечно, никогда не простит меня, но мне будет легче. Слезы душили меня, я задыхался. Выскочил на воздух и сразу увидел Его. Он был уже сильно пьян и еще продолжал пить, его галстук-бабочка съехала на бок, волосы взъерошены, смокинг измят. Мы встретились взглядами, Он горько и пьяно улыбнулся и отсалютовал мне бокалом. К Нему сразу же подошел отец, начал что-то сердито выговаривать, потом подозвал охрану, чтобы увести Его…чтобы Он не шокировал своим видом ИХ…чтобы не устраивал пьяных сцен…чтобы…чтобы…Факинг шит! Я все-все расскажу Ему…обязательно… потом, когда Он придет в себя... потом.
Остаток вечера прошел как в тумане. Я улыбался, мне улыбались, друзья отца похлопывали меня по плечу, кого-то похлопывал я. Меня мутило, кружилась голова. Я еле дождался, когда можно будет уехать. На прощанье ее отец пожал мне руку: «Молодой человек, вы мне нравитесь. Приезжайте к нам почаще, дочь будет рада вас видеть, съездите куда-нибудь, развеетесь». За моей спиной довольно улыбался мой отец. Меня чуть не стошнило на лакированные ботинки Николая Петровича.
А ночью началась гроза. Под глухие раскаты грома, лежа на диване, я думал о том, что мне теперь, после всего, делать, как вернуть Его, как рассказать все. О ней я больше не думал. «Чары развеялись, пелена спала с его глаз» - некстати вспомнилась фраза из какого-то школьного учебника литературы. Длинный и резкий звонок в дверь заставил меня подскочить на кровати. Это…может, это Он? За дверью действительно стоял Он, вдрызг пьяный, вымокший до нитки. Видимо, Он продолжал потом пить, от Него несло резким запахом перегара. Но какое это имело значение для меня! Он буквально рухнул на меня, абсолютно не держась на ногах. Я втащил Его в спальню, начал снимать мокрую одежду. Он пьяно, бессвязно повторял: «Они все суки, б*ди. Правда же, Владька? Только ты один у меня…Ты меня не предашь…Я знаю, что сделал тебе больно…Но ведь мы уже сочлись, там, в оранжерее, да? – Он пьяно захихикал,- Теперь все будет по-другому…Мы начнем все сначала…» Его лицо было мокро от дождя. Или от слез? Я чувствовал, что слова, которые я хотел Ему сказать, застревают в горле. Я скажу Ему их завтра, решил я, а сегодня Он мой. Пусть такой: пьяный, униженный, обозленный на весь мир, но такой любимый, родной, желанный. Я Его успокою, я дам Ему то, чего не могут дать они, я буду с Ним всегда рядом, буду оберегать Его от них, я буду для Него всем, я буду...Им. Мои губы и руки, так истосковавшиеся по Нему, лихорадочно ласкали Его грудь, живот, бедра. Я совсем перестал соображать…Он постепенно перестал пьяно бормотать, только Его лицо было по-прежнему мокрым от уже несдерживаемых слез. А потом Он стал заводиться…
Еще через час, когда моя голова лежала на Его плече, я уже знал, что никогда ни в чем Ему не признаюсь. Он спал, вздрагивая и постанывая во сне, а мне опять не спалось. Я вышел на балкон, закурил. Гроза теперь бушевала далеко на западе от Москвы, в небе только полыхали зарницы. Я посмотрел вниз, на спящий город. Ровно год назад я стоял возле окна гостиницы в южном городе и так же смотрел вниз. Тогда мне больше всего хотелось умереть. Прошел год, я добился всего, чего хотел. Круг замкнулся. Почему же тогда сейчас мне больше всего хочется взобраться на перила балкона и….?