|
|
| |
| |
| |
|
|
Горы битого счастья
- Серега, мне что-то хреново совсем.
- Мне тоже хреново. А кому сейчас хорошо? Можно подумать, тебе хуже всех.
Я раздраженно отключил мобильник. Хреново ему, видите ли. Да откуда он вообще может знать, как иногда может быть в жизни хреново!
Я мельком глянул на себя в зеркало, висящее напротив, - тусклый взгляд, тусклые волосы, бледное лицо. А чего я хотел при таком бешеном ритме? Надоело все до смерти, я устал, хочу передохнуть, я просто весь перегорел, я одно большое серое пятно. Этот огромный летний тур по странам и народам, которому не видно конца, просто замахал меня, а тут еще эти постоянные ссоры с Владом. И без этого тошно, нервов вообще не осталось, хочу домой, отоспаться, отдышаться, и чтобы никого не видеть…
Как-то странно все-таки Владька говорил по телефону, какой-то голос у него был не такой… Да что такого могло с ним случиться? Перепил, что ли? Почему, в конце концов, я должен об этом думать, у меня своих проблем выше крыши, он еще своими нагружает. Ничего, не младенец, справится как-нибудь.
Два часа назад после съемок опять разыгралась безобразная сцена с криками, матом, чуть не дошло до мордобоя. Хорошо, что никто вроде не видел…Владька орал, что я стал сволочью, со мной невозможно даже находится рядом, хочется сразу в морду дать, что-то еще обидное, я огрызался, как всегда.. В последнее время у нас это стало нормой, у Владика почему-то идея-фикс на тему, как раньше все было хорошо и как сейчас все плохо в группе из-за меня, из-за того, что я стал злым и равнодушным, и что я еще при этом мучаю всех окружающих. Как он меня достал! Ну да, я теперь такой, пусть привыкает ко мне такому. Скорей бы домой, что ли…
В коридоре какой-то шум все время, чьи-то возбужденные голоса, топот. Что там еще такое, блин, не дадут даже заснуть толком. Я выглянул в коридор и увидел возле двери Владькиного номера его расстроенного папу и еще каких-то людей. Сердце ухнуло и забилось где-то в районе горла. Дядя Миша увидел меня и подозвал:
- Сережа, ты не спишь еще…Владика только что забрали в больницу, он в тяжелом состоянии.
- А…что с ним?
- Сильнейшее отравление, надо ставить капельницу, без этого не обойтись. Ты завтра работаешь один.
- Да, конечно, я понял.
Совершенно оглушенный я вернулся в номер. Я ожидал чего угодно, только не этого. Я же не думал, что ему ТАК хреново. Я думал, что это он после нашей ссоры так расстроился. Мне пришло в голову, что я даже не знаю, чем и как он отравился, забыл спросить. Может, это он…из-за меня надумал? Блин, я был ему нужен, он звонил мне, а я…идиот! Надо выяснить все немедленно! Где-то тут валялся отключенный мобильник…
- Дядь Миш, я совсем забыл спросить, а чем он отравился-то?
- Вроде бы теми катранами под майонезом, которые он ел сегодня днем, но, конечно, еще нужно сделать анализы, чтобы знать наверняка.
Я вздохнул с облегчением. Слава Богу, это не таблетки, я здесь не причем, это просто случайность, совпадение.
- Ты можешь его завтра проведать, он в двенадцатой палате. Сейчас ему поставили капельницу, стало немного легче, и он заснул.
- Да, да, конечно, я зайду, спасибо.
Надо же, все так серьезно, капельница…Уж кто-то, а я-то знаю, до чего это хреново, когда лежишь под капельницей. Я, когда суши объелся, тоже так лежал, думал, умираю. Бррр, до сих пор страшно вспоминать.
Я вышел на балкон, закурил. На душе было тоскливо и гадко. Огромные южные звезды пялились на меня, к горлу подступала тошнота от одуряющего запаха магнолий, вдалеке шумела ночная дискотека, и навязчивое, набившее оскомину озоновское "нума-нума-ей" нахально лезло в уши. Всем весело, а Владька лежит сейчас в больнице совсем один, ему больно, плохо и страшно. Острое чувство жалости к Владьке захлестнуло меня, и решение пришло как-то само собой. Зачем ждать до завтра? Я могу проведать его и сегодня. Ну и что, что ночь почти, так даже лучше, никто не будет пялиться и приставать. Я примерно представлял себе, где находится эта зачуханная больница. Наверняка там нет никакой охраны, они тут все непуганые какие-то, ну а если вдруг медсестра какая-нибудь встретится, я ее…просто задавлю своим обаянием, автограф дам, да мало ли что еще…в общем, буду действовать по обстоятельствам.
Через четверть часа, одетый в черную футболку, черные джинсы и в темных очках, больше всего похожий на какого-нибудь Нео, я пробирался по ночным улицам городка к больнице, страшно боясь сейчас быть кем-то узнанным. Но народу на улицах почти не было, наверное, все были на набережной, где по-прежнему шумела ночная дискотека, и я беспрепятственно дошел до больницы. Как я и думал, охраны в больнице не было никакой, двери приемного покоя были не заперты, а единственная дежурившая на втором этаже медсестра мирно спала за столом в холле. Когда я на цыпочках прошел мимо нее, она даже не пошевелилась. Ну и порядки у них тут!
Владька лежал с закрытыми глазами в полутемной палате, освещенной какой-то тусклой лампочкой, от его правой руки отходила к капельнице прозрачная трубка катетера. Я тихонько сел на краешек кровати, боясь разбудить его. Даже при таком свете были хорошо видны его запавшие щеки, черные круги под глазами, запекшиеся губы. Волна жалости к нему и собственной вины накрыла меня с головой, я смотрел на него, не отрываясь и думая о том, что он все-таки очень близкий мне человек. Хочу я этого или нет, но он занимает в моей жизни такое огромное место, что не считаться с этим никак нельзя.
- У меня глюки, или эта встреча уже на том свете?
От неожиданности я вздрогнул. Я так задумался, что даже не заметил, как Влад открыл глаза и теперь смотрел на меня с неподдельным интересом.
- Ты что здесь делаешь?
- Вот, проведать тебя пришел.
- Ночью?
- Днем же съемки, некогда будет. Нет, конечно, просто я пришел…в общем, Владик, прости меня.
- Да ладно, проехали, главное, ты здесь.
Я взял его свободную руку в свои ладони, пальцы у него были совсем холодные, несмотря на теплую южную ночь. Мне почему-то нестерпимо захотелось взять эту ладонь, поднести ее к своим губам, согреть своим дыханием. Я даже помотал головой, чтобы прогнать это наваждение.
И тут же - яркой вспышкой воспоминание. Я лежу вот так же четыре года назад на больничной койке в клинике после операции, а Владик сидит рядом, вот так же держит мою руку в своих ладонях и просит прощения за сломанный нос, а потом вдруг целует мою ладонь, порывисто наклоняется и касается моих губ. Потом он сразу ушел, а потом меня выписали, и мы никогда больше об этом не говорили, оба сделали вид, что ничего не было. Но ведь было! Интересно, помнит ли он об этом? И вот сейчас я ловлю себя на мысли, что мне тоже ужасно хочется наклониться и поцеловать его.
Мы смотрели друг на друга и молчали. Эта пауза как-то уж слишком затянулась, но нам было хорошо вот так просто смотреть друг на друга и молчать. Было хорошо по-настоящему первый раз за последних два года. В соседней палате играло радио, и было хорошо слышно, как Hi-Fi чуть хрипловато поет свой модный хит сезона:
Нам осталось в награду, -
Может быть, повезло, -
Горы битого счастья
Да седьмой лепесток.
Повинуясь какому-то безотчетному порыву, я спросил:
- Владик, если бы у тебя был седьмой лепесток, ты бы какое желание загадал?
Владик немного помолчал, отвел взгляд и, упрямо сжав губы, сказал:
- Чтобы у нас все было, как раньше, чтобы ты стал таким, каким был когда-то. Это мое главное желание.
Черт! Опять та же нескончаемая песня-стон, сейчас его понесет на любимую тему! Я же знал, что он так ответит, чувствовал, на хрена было спрашивать? Раздражение и злость мгновенно вытеснили и жалость, и вину, и все остальные чувства. Сколько можно доставать меня, чего он хочет, зачем он лезет постоянно в мою жизнь? Я же не лезу в его! Я резко оттолкнул его ладонь:
- Пойми же, наконец, идиот, это злой мир, и мы не можем быть в нем добрыми. Что ты мне все время тычешь, что я злой? Да, я злой, потому что все люди вокруг - дерьмо, сволочи и ублюдки. Они все только и ждут, когда я раскроюсь, расслаблюсь, покажу свое слабое место, тогда они вцепятся в меня зубами, как стая шакалов, и будут меня рвать, рвать, пока не оставят на мне живого места, а когда я потом упаду, они будут еще долго пинать меня ногами и смеяться надо мной! Никому нельзя верить, даже самым близким, они тебя сдадут при первой же возможности, нельзя подставляться, нельзя никого любить, потому что это и будет твоим слабым местом, по которому будут бить больней всего! Я никого не люблю, все суки, я всех ненавижу, и поэтому мне никто никогда не сможет сделать больно! Ты понял меня? Ты меня понял, я спрашиваю?
Я уже давно орал, сжав кулаки, по щекам катились злые слезы, я уже не мог остановиться, меня колотило в натуральной истерике. Я так долго носил это в себе, что теперь мне просто надо было выговориться, выплеснуть это, освободиться от этой дряни, накопившейся во мне за все это время. Где-то треснула моя защитная броня, и я стал снова маленьким мальчиком, испуганным, потерявшимся, рядом с которым не было любимой мамы и некому было помочь, вокруг только чужие, незнакомые люди, которые могут сделать больно. Был только Владик, он был ближе всех, он должен меня понять.
- Какого х*я ты сюда явился? Жизни меня учить? Вали отсюда, учитель херов, - Владик устало откинулся на подушку и закрыл глаза.
Я дернулся, как будто он ударил меня наотмашь, потом встал и молча пошел к двери. На пороге обернулся, но Владик по-прежнему лежал, отвернувшись и закрыв глаза. Завтра у меня изнурительная съемка на жаре, много работы, потом концерт, потом еще один, потом еще съемка... Это моя жизнь, которую я сам себе когда-то выбрал и теперь иду по ней, оставляя после себя в награду людям, которые меня любили, горы битого счастья. И никто не протянет мне седьмой лепесток, чтобы все вернуть назад, вернуть того мальчика Сережу с веселыми живыми глазами и ослепительной улыбкой и того мальчика Влада, который однажды, очень давно, робко коснулся моих губ. Теперь вместо всего этого - только мега-группа "Смэш", монстр, которого мы сами породили и который сожрал нас с потрохами, высосал из нас душу и выплюнул наши кости.
…Но сейчас надо просто забыть обо всем и попытаться поспать хоть чуть-чуть, завтра у меня изнурительная съемка, потом концерт, потом еще один…и тут где-то у меня были таблетки...
напишите Zolana
|
|
|
| |
| |
| |
|
|
|
|
|