Лестница

Лестница

Лестница. Выбитая лампочка. Исписанные признаниями в любви стены. Люди не стесняются выражать свою любовь, хотя знают наперед, что их любовь не нужна. Ее не примут. Нет. Примут. Как должное. Но ничего не дадут взамен. А так – хоть роспись на стене останется «Сережа, я тебя люблю!!» И мелкая приписка внизу «А ты не любишь…»
Сережа, я тебя люблю. А ты не любишь…
Что я здесь делаю? Я ж не фанатка, чтоб сидеть под его дверью и давить уже третий окурок о намалеванное на стене сердце. Узнал бы кто-то, что я тут сижу… Узнал бы отец. Он бы мне голову оторвал. Ведь Сережа теперь враг. Просто получилось так. А я хочу попросить прощения. Хотя я не виноват ни в чем. Я никогда не хотел с ним ссориться. Я мог орать на него, мог крыть его матом, но всерьез никогда не обижался. И мне казалось, что он это знает. В любом случае это всегда было похоже на игру, в которой мы сами придумали правила, и меняли их, если менялись обстоятельства. А теперь правила поменял мой отец. И заставил нас подчиниться.
А он гордый. Он ушел. Он поклялся, что все узнают еще, кто такой Сергей Лазарев. Он захлопнул дверь. А мой отец подмигнул мне и сказал «Ну, Владик, мы-то с тобой и так знаем, кто он такой. Ему не место больше здесь. Надеюсь, ты это понимаешь?» Я кивнул. И честно пытался понять. И сегодня ночью понял. Я не могу разорваться. Я не могу предать отца. Он мой отец. Он для меня всё. Но Сережа – моё другое всё. Я не могу и не хочу, чтобы все оставалось так. Я хочу, чтобы он знал… Что знал?.. вот этого я сам не знаю. Поэтому и сижу на лестнице под его дверью, хотя приехал уже полчаса назад. Четвертый час ночи. Самое глухое время суток. Я спокойно могу просидеть здесь еще час. А потом встать и уйти с чувством выполненного долга. И больше никогда не возвращаться… Я уже знаю, что не встану и не позвоню. Я просто не знаю, что ему сказать, и не хочу вырывать его из объятий сна и друга. Если он спокойно спит, я не хочу его тревожить…
Мне показалось, что я услышал за его дверью какой-то шум…Сам не понимая, для чего, вскочил и прильнул ухом в деревянной обивке. Да, кажется, там действительно кто-то ходит. Шлепанцы прошаркали по полу. Я представил себе его, как он вылезает из-под одеяла, не открывая глаз, пытается нашарить на полу тапки, потом также вслепую ползет до туалета, клятвенно обещая себе в который раз не пить столько на ночь. Я вспомнил, что когда мы на гастролях жили вместе, меня всегда бесила эта его привычка напиваться на ночь горячим чаем, соком, минералкой, и потом ругаться среди ночи, если мебель не дает ему с первой попытки дойти до туалета не просыпаясь. Я знаю, что потом он зайдет на кухню, выпьет еще целую кружку какого-нибудь сока, а утром даже не вспомнит, что ночью выбирался из теплой постели. Я услышал звук сливающейся воды, потом шарканье тапок… Правильно. На кухню. А теперь обратно.

Желая получше расслышать и все еще находясь во власти своих мечтаний, я наклонился еще ближе к двери, но не рассчитал и ударился об нее головой. Черт! Больно! Под деревянной обивкой железо все-таки… Я тер ушибленную голову, и думать забыл о том, что надо подслушивать, и поэтому открывшаяся дверь была для меня полной неожиданностью.
– Влад?!
Я поднял глаза. Передо мной стоял Сережка. В смятой длинной футболке, с растрепанными торчащими во все стороны волосами, и сонными-сонными глазами.
– Привет… А я… это… хотел поговорить… – я не знал, что сказать ему, и будет ли он вообще меня слушать, поэтому ляпнул первое, что в голову пришло.
Сережка широко зевнул, заблокировал замок, чтобы не захлопнулся и, выйдя на площадку, прикрыл за собой дверь.
– М** спит, – объяснил он. – Говори, чего у тебя там?
– Да… ничего особенного. Просто… – почему-то вдруг все, что я хотел сказать, показалось мне по-детски глупым и наивным, и Сережка будет смеяться надо мной, когда услышит, а мне этого не хотелось.
Так мы и стояли на лестнице молча, я – прислонившись к перилам, он – к исписанной стене у своей двери. Наконец он отвлекся от разглядывания своих ногтей и сказал:
– Хорошо, тогда я скажу. Мне очень жаль, что мы с тобой родственники. Чужого человека мне было бы легче послать. А тебя не могу. Прости меня за все. Но для меня это дело принципа. Может быть, когда-нибудь… – он не договорил и дернул плечом.
– А может, сейчас? – я сам не очень понял, что спросил.
Сережа посмотрел на меня долгим взглядом. Совсем уже не сонным. И сказал:
– Владик, наши с тобой «сейчас» уже слишком разные. У тебя был шанс. Я ждал. Но ты не пришел. А теперь… Я иду своей дорогой и сворачивать с нее – не в моих правилах. Прости.
– Сережа… – я сглотнул комок в горле, – ты мне нужен…
Неужели я это сказал? Даже себе я никогда в этом не признавался… Что он сделает теперь? Это самое страшное – ждать, что сделает человек с тайной, которую ему открыли – поймет ли всю ее важность или отбросит, посчитав глупостью?
Он мог сказать, что я ему тоже очень нужен, и поэтому он возвращается, мог сказать, что хоть я и нужен ему, он никогда не вернется, как бы я ни умолял, а мог и просто рассмеяться, потому что я ему не нужен…
Но Сережа сделал то, чего я не ожидал. Он подошел ко мне вплотную и поцеловал меня.
Я нащупал за спиной перила, чтобы не упасть. Как-то это было глупо и бессмысленно – целоваться, стоя на лестнице, целоваться нам, когда-то лучшим друзьям, а теперь почти врагам. И это было совсем не то, чего я хотел. Но неожиданно я понял, что это единственное верное решение – выяснить все между собой. Без слов. И я обнял его и ответил на поцелуй.
Сережка пошатнулся от моего напора, я понял, что терять равновесие на лестнице – слишком опасно, а я не должен допустить, чтобы Сережа пострадал, поэтому я подтолкнул его к стене и зажал между ею и своим телом. Он не сопротивлялся. Он скинул с меня куртку и еще крепче впился в меня поцелуем. Я запустил руки под его футболку и сжал все еще горячее со сна тело. Почему-то резанула мысль, что я столько раз видел его и даже обнимал, а вот так – еще ни разу. И наверно, уже не обниму… А может?..
Его рука скользнула по моей спине, под ремень низко сидящих джинсов, и я успел подумать, какая разница, что этот первый раз может оказаться последним. Я об этом подумаю после… И на этом мыслительные процессы кончились. Сережка был очень умелым любовником. Почему я никогда раньше не пытался это проверить?.. Может, тогда все было бы по-другому?…

…Его влажная ладонь скользнула по моей щеке вниз и неожиданно твердо уперлась в грудь, отталкивая меня. Я в первые секунды не смог даже понять, что все закончилось. Мне почему-то казалось, что все должно быть не так, не просто нацеловаться и удовлетворить друг друга руками, я наделся на продолжение еще более бурное, но разумеется, не на холодной грязной лестнице. Я, бог весть почему, рассчитывал, что он сейчас позовет меня в квартиру и там…
– Уходи, Владик, – сказал он, тяжело дыша.
Я шагнул к нему, но он поднял руки, останавливая меня.
– Не надо, Владь, это все равно уже ничего не изменит.
– Того, что было – не изменит, – согласился я. – Но может быть…
– Не может! – строго оборвал он. – Владь, пойми, все закончилось. И не надо пытаться вернуть. Я просто хотел, чтобы у нас остались друг о друге хорошие воспоминания. Я ведь любил тебя… Не порти. Уходи сейчас.
– Сереж…
– И я пойду. А то М** проснется, будет приставать с расспросами, где я так долго был, – улыбнулся он.
Да, конечно, как я мог забыть… М**. Ну и дурак, – обругал я сам себя.
– Значит – всё? – глупо спросил я.
– Да, – ответил он твердо, но как-то виновато улыбнувшись. – Надо уметь ставить точки. Кажется, эта получилась совсем не плохо. Счастливо.
Подмигнул на прощание и скрылся за дверью.
А я опустился снова на ступеньки лестницы.
Я пытался понять, что произошло, и как мне теперь жить дальше. Жить с этим… Зная, что он меня любит, но никогда не будет со мной. Даже как друг. Даже как товарищ. Никак. А ведь все могло бы быть… У меня закружилась голова от того, что представил себе, как бы все могло быть.
Настолько ярко представил, что… совершенно ясно понял, что Сережка все решил очень мудро. Ибо ничего бы у нас не было. Ведь я не могу предать отца. И я бы не смог предать его. А так… А так я сейчас встану и спокойно пойду к отцу, чтобы работать с ним дальше. И не сожалеть больше ни о чем.