Женитьба не по Гоголю

Женитьба не по Гоголю.

это наша любовь
бестолковая, но
такая красивая

    С утра меня отловила наш куратор и сообщила, что если я еще раз пропущу пару, то в институте могу вообще больше не показываться.
Поэтому после второй пары я все еще была в альма матери. И в отвратительном настроении. Я как раз стояла перед гардеробом, раздумывая, не плюнуть ли мне на все, когда зазвонил телефон. Как всегда, зловредная трубка закопалась куда-то вглубь моего рюкзака, поэтому ответила я не сразу, а когда ответила, тон мой не предвещал ничего хорошего.
    -Это я! – довольно сообщила трубка. И сразу, без перехода, - Пошли в кино!
    -Что, прям сейчас? – удивилась я.
    -Ну да...
    -А на что мы- А, не, я не могу, - с сожалением сказала я, вспомнив о предупреждении куратора.
    -Почему?
    -У меня семинар сейчас.
    -И чего?
    -Ну, я на него пойду... – тяжело вздохнула я.
    -Что-то сдохло... – философски произнесла трубка. – Ладно, пойдем тогда кофе выпьем.
    - А ты где? – спросила я.   Мы учимся на разных факультетах, но периодически оказываемся в одном корпусе.
    -Повернись, чучело, - посоветовала трубка.
    Я повернула голову и сразу наткнулась на улыбающуюся физиономию Чишечкина.
    Чишечкин – это мой парень. Как бы. Говорю «как бы», потому что он нужен мне примерно так же, как я ему – то есть не очень. Но с ним все равно веселее.
    Чишечкин помахал рукой в сторону буфета – видимо, для верности - и потопал мне навстречу. Он был в полной боевой готовности – даже ветровку не снял. На его вихрастой макушке красовались новенькие рыжие полоски – значит, за те выходные, что мы с ним не виделись, обычное мелирование ему надоело.
    -Привет! – сказала я. – А что с твоей головой случилось?
    Чишечкин чмокнул меня в нос.
    -Ты о чем? Если я чего и сделал, то все равно не помню, - он задумался. – А, понял! Ты о новой дырке?
    -Где? – удивилась я.
    -Ну, мать, ты даешь! Бровь же проколол! Видишь, до сих пор опухшее все.
    Точно, в брови красовалась новенькая сережка. Не могу сказать, что Чишечкин – такой уж фанат пирсинга, но сережек в его ухе достаточно, чтобы мои родители его не одобряли.
    -Да нет, я про голову, - сказала я.
    -А-а-а... Это мне скучно стало. Она смоется скоро, не волнуйся.
    -Да нет, мне нравится, - сказала я и взъерошила шухер на его башке еще сильнее.
    Обычно я западаю на серьезных молодых людей в костюмах –аспирантов, например, или яппи, и потом долго комплексую, потому что рядом с ними выгляжу как дочка, в лучшем случае – как младший братик. А Чишечкин похож на воробья – такой же встрепанный, громкий и примерно с таким же количеством мозгов. В общем, скорее похож на меня, чем на мой идеал. Когда мы с ним идем по улице, со спины трудно понять, кто из нас мальчик, а кто девочка – оба лохматые, в широких штанах и куртках, с огромными рюкзаками на плечах. Я утешаю себя, что мы с ним – двадцать первый век, и скоро такими будут все.
    -И что за семинар такой? – поинтересовался Чишечкин, отвоевывая нам столик. В буфете было страшно накурено, несмотря на то, что на стенах повсюду висели плакатики с перечеркнутыми сигаретами и надписями «Не курить!».
    -Семинар обычный, - вздохнула я. – Просто я свой лимит прогулов исчерпала примерно месяца на два вперед.
    -Исчерпаешь на три, - беззаботно просвистел он. – Смотри какая погода!
    На улице таяло, островки чистого льда перемежались с лужами, с крыш капало, зато светило солнце и дул настоящий весенний ветер.
    -Точно... – я прикинула в уме последствия очередного прогула. Авось не выгонят. – Ладно, пошли! А на что?
    -Какая разница? – удивился Чишечкин.
    -И правда... А что-
    Спросить я не успела, потому что от двери раздался громкий требовательный окрик:
    -Матвей!
    Родители наградили его, помимо убойной фамилии «Чишечкин», еще и восхитительным именем Матвей. Впрочем, не могу сказать, что ему это сочетание не подходит.
    Чишечкин нырнул за стойку.
    -Это кто? – шепотом спросила я.
    -Это препод, - таким же шепотом ответил он. – Нет, это не препод, это танк! Какой там танк, это целая танковая дивизия! Полк! Это водородная бомба, если судить по разрушениям! Короче, я у нее курсовую пишу.
    -Пишешь? – удивилась я.
    -Должен писать, - вздохнул Матвей. – Так, прорываемся к выходу. Короткими перебежками.
    И мы рванули к двери, сбивая по пути зазевавшихся студентов. Вслед нам неслись недовольные окрики и настойчивые позывные «танка»: «Матвей! Чишечкин! Стой! Да стой же!», но мы не обращали на них внимания. Почти не касаясь пола, лихо срезая углы, мы залетели в гардероб, схватили мою куртку, общими усилиями натянули ее на меня, и вылетели на улицу.
    Погода и в самом деле была чумовая. Теплый ветер щекотал нос, солнце не давало открыть глаза, прохожие скользили и ругались, а мы плыли среди всего этого безобразия, спокойные и величавые, как «Титаник», вставив по наушнику в ухо и довольно громко подпевая.
    В переходе бушевал настоящий ураган. По полу тек довольно серьезный ручеек, а ветер был – баллов двенадцать, не меньше. Какая-то девица горестно охала, придерживая руками прическу. Я ухмыльнулась. Мне что ветер, что не ветер – все равно хуже не будет.
    В метро я сразу плюхнулась на сиденье, игнорируя злобные взгляды какой-то гигантской тетки с не менее гигантской тележкой. Чишечкин устроился сбоку и начал изучать рекламные объявления, вслух зачитывая самое, по его мнению, интересное. Постепенно вокруг нас образовалась небольшая мертвая зона. Еще пару остановок – и Матвей, пожалуй, смог бы сесть, но мы успели доехать только до Третьяковки.
    -Ну его, это кино, - сказала я. – У меня клаустрофобия.
    -Клаустрофобия? – удивился Чишечкин. – И давно?
    -И депресняк, - подумав, добавила я.
    В самом деле, столько проблем – должно быть плохое настроение. По идее.
    -Пошли гулять и есть мороженое! – предложил Матвей.
    -На улице минус, - сказала я, вживаясь в роль недовольного жизнью меланхолика.
    -На улице ноль! – сказал он. – Не кисни, у тебя плохо получается.
    -Плохо?
    -Неубедительно, - сказал Матвей.
    -А так? – я окончательно завесила глаза густой челкой, нахмурилась и выпятила нижнюю губу.
-В детский театр ведьмой, пожалуй, возьмут, - вынес вердикт Чишечкин. – А так – нет.
    -Сам дурак, - обиделась я и вышла из вагона.
    Вагон, по-моему, вздохнул с облегчением.

    На улице ничего не изменилось, но я попыталась представить, что вокруг пасмурно и моросит дождь. Чтобы войти в образ.
    -Нет, лучше мокрый снег... – пробормотала я.
    -Чего? – удивился Чишечкин. И, не дожидаясь ответа, спросил, - А куда мы идем?
    -Вперед! – твердо сказала я.
    -Понятно. Тогда через мосты к ГУМу, там мороженое вкусное.
    -Мосты? – переспросила я. – С них можно прыгнуть...
    -Солнце, вода холодная и мокрая! – засмеялся Матвей. – Испортишь себе прическу!
    -Буду лежать в гробу некраси-и-ивая, - пожалела себя я.
    -Не волнуйся, - вжился в роль Чишечкин. – Мы тебя причешем и накрасим.
    -Ты что, желаешь моей смерти? – оскорбилась я.
    -Тебя не поймешь, - фыркнул он.
    -Точно, - довольно сказала я. – За это ты меня и любишь.
    -Люблю, - согласился он и закурил. Некоторое время мы топали в молчании.
    -Слушай, Чишечкин, - вдруг сказала я. – Я плохой человек?
    -Почему? – удивился он. – То есть, нет.
    -Ну... – вздохнула я. – Не учусь, не работаю... в метро место не уступаю.
    -Почему не учишься? – поразился Матвей, который в институте появлялся еще реже, чем я. -Учишься. Только не регулярно, а эпизодически. Ты же сессию без троек сдала!
    -Да... Может, курить бросить? – спросила я, щелкая зажигалкой. Ветер упорно сносил огонек влево, грозя опалить мне волосы.
    -Дай, - вздохнул Матвей, отбирая у меня зажигалку и зажигая мне сигарету. – Женщины и техника... кошмар.
    -Нет, ты тему не меняй! Я вот вчера в новостях слышала... один чувак грозился себя подорвать, в знак протеста против... против... ну, в общем, неважно, против чего. Почему мы ни против чего не протестуем? Мы что, конформисты?
    -Ну, хочешь, мы тоже чего-нибудь взорвем? – примирительно сказал Чишечкин.
    -А против чего взорвем? – упорствовала я.
    -Ну, не знаю... тебя же в террористы потянуло, ты и придумывай.
    -Может, против забастовок учителей... ну, чтобы им зарплату выплатили?
    -Ты что! – ужаснулся Матвей. – Испортишь детям праздник!
    -Тогда за Гринпис! Сколько деревьев каждую минуту рубят! - осенило меня.
    -Лучше за повышение стипендии, - сказал прагматичный Чишечкин.
    -А тебе-то какая разница? – удивилась я. – Нам же ее все равно не видать.
    -За идею... – философски сказал Матвей и выдохнул дым колечками.
    -Здорово... – завистливо вздохнула я.
    Матвей довольно хмыкнул.

    Мы шли по Красной Площади и хрустели стаканчиками от мороженого – как всегда, собственно мороженого в них оказалось меньше половины.
    Тема социального протеста продолжала развиваться. Были предложены и отклонены такие варианты, как защита морских котиков, вступление Прибалтийских государств в НАТО, закон о защите русского языка, семичасовой рабочий день и двенадцатилетняя школьная программа. К истине, понятное дело, мы не приблизились ни на йоту.
    -А, к черту! – наконец не выдержал Матвей. Он неожиданно метнулся вправо, преградив путь какой-то бабусе. Бабуся отшатнулась, но бдительный Матвей перекрыл ей все пути к отступлению.
    -Мы проводим опрос населения! – бодро сказал он. – Скажите пожалуйста, против чего вы могли бы протестовать? Например, устроить забастовку?
    Бабуся, естественно, высказалась насчет пенсий.
    Зараженная похвальным примером, я тормознула мужчину средних лет и задала ему тот же вопрос. Мужчина считал, что нужно протестовать против «э-э-э... как это... ну, вы понимаете... антиглобализма!». Я чуть было не спросила, что это такое, но вовремя прикусила язык.
    Продолжив социальные изыскания, мы получили предложения протестовать против войны в Ираке, за феминизм, против поганых демократов, против гнилых коммунистов, за пенсию, за пенсию, и еще двадцать раз за пенсию.   И это не считая большого количества подозрительных взглядов и невнятных бормотаний.
    Всей этой лажей мы занимались довольно долгое время, пока Чишечкин не попал на какую-то очередную старушенцию, которая предложила протестовать против Церетели.
    -Церетели? – удивленно переспросил Матвей.
    -А что! – уверенно сказала бабуля. – Посмотрите, что он с Москвой сделал! Понаставили всяких, проходу нет!
    -Может, тогда сразу против Лужкова? – серьезно поинтересовался Чишечкин. Я в сторонке тихо корчилась от смеха.
    -Провокатор! – укоризненно сказала старушка и шустро почесала прочь.
    Отсмеявшись, я остановила молодого парня в стеганой куртке, и авторитетно спросила:
    -Молодой человек, как вы считаете, стоит москвичам протестовать против Церетели?
    -Давайте лучше против сборной России по футболу! – заржал молодой человек.
    -Против Спартака! – захихикал Чишечкин.
    -Против Романцева! – поддержал его парень.
    -Против футбола! – не осталась в долгу я.
    -Против мячей, этих маленьких черно-белых травмирующих предметов! – Чишечкин схватил за рукав проходящего мимо туриста. – Протестуем против мячей!
    -What? – не понял турист.
    -Забастовка! – веселился Матвей. – Protest! Against balls!
        -Balls? – обрадовался турист. – Protest, za-bas-tov-ka! Perestroika! Putin, yes? Va-shu mat!!!

И тут нас понесло.
    -Не подскажете, как пройти в библиотеку? – орала я.
    -Как вы относитесь к абортам среди населения голодающей Африки? – веселился Чишечкин.
    -Пушкин – великий поэт или мистификация?
    -Стоит ли вводить комендантский час для лиц старше восьмидесяти лет?
    -Мы собираемся пожениться! Как вам такая идея? – наконец выдал Чишечкин, тормознув тетеньку лет пятидесяти. Тетенька посмотрела на нас безумными глазами, пробормотала поздравления и поспешила исчезнуть из нашего поля зрения.
    -С ума что ли сошел? – рассмеялась я.
    -А что? Давай распишемся, восемнадцать-то уже есть!
    -Чишечкин, - захихикала я. – Мы же после первой же недели друг другу горло перегрызем.
    -Ну и что? Разведемся! – беззаботно сказал Чишечкин.
    -Ну, давай, - пожала плечами я. – Только не сегодня.
    Чишечкин посмотрел на часы и нахмурился, симулируя мыслительный процесс.
    -Да, пожалуй, сегодня не получится.
    -В субботу можно, у меня две пары, - предложила я.
    -О’кей, - сказал Чишечкин. – Пошли по кофе, а, невеста?
    И мы пошли. Но это уже совсем другая история.

_________________
эпиграф Мультfильмы, Любовь

напишите коту