утро


    Я сижу на пороге балкона, и мелкие водяные брызги летят мне в лицо и на сигарету.  Волосы, кажется, насквозь пропитались влагой и начали завиваться.  Черт, теперь снова буду щеголять с прической а ля пьяный ежик.  Надо спросить у Сашки, есть ли у него фен.  Хотя у кого сейчас в квартире нет фена?
  У Сашки в квартире есть абсолютно фантастические предметы: старая гитара без струн, огромный фотопортрет незнакомки в стиле двадцатых годов, детский трехколесный велосипед, зато у него нет совершенно необходимых вещей, например, кровати.  Он спит на утащенных непонятно откуда гимнастических матах, синих, с прорехами в холодной скользкой обшивке.
    Мерзнут руки, но я отсюда не уйду.  В комнате спит Сашка, и я туда пока что не хочу.
  Внизу с ревом проносятся машины -магистраль, прохожим на тротуарах, наверное, сейчас приходится несладко.  Балкон старый, ржавый, на нем только три предмета: сваленная в угол бельевая леска, белый таз с каким-то полусгнившим овощем, видимо, бывшим кабачком, и банка, полная старых окурков.  Фильтры на окурках за свою долгую жизнь успели приобрести какой-то странный и удивительно красивый ржаво-красный цвет.  Как шляпки сыроежек, которые мы собирали, когда я была маленькой.
    На кирпичной кладке кто-то нарисовал желтым мелком солнышко.  Вряд ли это был Сашка.  Хотя кто его знает.
   А дождь, кажется, зарядил надолго.  Конечно же, у меня нет зонтика.  Зато есть выбор: переждать непогоду тут или прорываться к себе домой под ливнем.  За соседней высоткой начинается старый район, древние, покрытые жестью крыши двухэтажных домишек уныло выглядывают из-за веток пока что голых деревьев.  На горизонте виднеется тускло-золотой крестик какой-то церквушки и рядом - заводские трубы.  Тоже, наверное, старые.  Сегодня весь мир какой-то старый и затасканный.
    Я поплотнее заматываю Сашкин шарф - есть у меня такая слабость, носить мужские шмотки - и дышу на закоченевшие пальцы.  Интересно, сколько я еще смогу тут выдержать? 
   Кто-то кладет мне руку на плечо, и я вздрагиваю.  Хотя почему кто-то?  Кроме нас здесь больше никого нет.  Сашка голый по пояс, но ему не холодно, ему вообще, кажется, не бывает холодно.  Он похож на выпавшего из гнезда птенца: взъерошенный, лохматый и потерянный.
    "Ежик и птенец," -  думаю я. "Славная парочка, хотя и относятся к разным биологическим видам".
    Сашка не спрашивает, что я тут делаю, у него есть такая замечательная особенность - не задавать дурацких вопросов.  Есть шанс, что, когда я скажу "Не звони мне", все обойдется без разборок. 
    -Щелкни чайником, - прошу я, не потому, что хочу чаю, а потому, что я трусиха и изо всех сил оттягиваю решающий момент.
    -Угу, - говорит Сашка и утыкается своей теплой сонной макушкой мне в плечо.  - А я такой сон видел…
    -Какой? - автоматически спрашиваю я.
    -Не помню…
    Он обнимает меня своими длиннющими руками, шумно вздыхает.  Руки исцарапаны по локоть - Сашка длинный и нескладный, и постоянно на что-нибудь натыкается.  В лучшие моменты он напоминал мне олененка Бэмби - такие же бархатные карие глаза, несчастная мордочка потерянного детеныша и, как это принято говорить, неуклюжая грация. 
    -А ты от меня уйдешь, - вдруг серьезно говорит он.
    Я снова вздрагиваю - по сценарию это была моя реплика.
    -Что?
   -Уйдешь.  Сегодня.  И не вернешься, -  он говорит тихо, как-то обреченно. - Попросишь не звонить, или просто поставишь телефон на автоответчик.
    -И что будет? - у меня возникает ощущение полной ирреальности происходящего, словно мы не на балконе старой московской квартирки, а в салоне какой-то гадалки, которая вот-вот предскажет мне будущее.
    Я спиной чувствую, как он пожимает плечами:
    -Ничего.
  Это меня должно радовать, но почему-то немного обижает: мог бы хотя бы притвориться расстроенным для приличия.
    -В смысле?
    -Ничего не будет.  Все исчезнет.  Или я исчезну.    Я без тебя не могу, ты же знаешь.
    -Жил же как-то семнадцать лет… - моя очередь пожимать плечами.  
  Ему семнадцать.  Он младше меня на год, даже больше, чем на год, почти что на два.  Смешной красивый потерянный первокурсник, и я - его первая девочка.
    -Потому что не знал.  А теперь не буду.
    Я поворачиваюсь и смотрю на него вполоборота.  Он похож на грустного совенка: уголки глаз чуть опущены вниз, нижняя губа уехала вперед, темная челка падает на страдальчески сморщенный лоб.  Когда все это началось, тоже шел дождь.  Сашка увязался за мной в Иностранку, у нас был час до выдачи книг, мы пошли гулять, попали под ливень, его белая футболка как-то по-особенному облепила еще нескладное, но уже красивое тело, а еще от него как-то по-особенному пахло: дождем и теплом и почему-то солнцем… когда это было?  Почти восемь месяцев, с ума сойти.  Рекорд.
    -С чего ты взял? - неожиданно для себя говорю я.  Прямо день неожиданностей какой-то. 
    Он молчит, смотрит мимо меня, наверное, на те же крыши и трубы.
    Чтобы восемь месяцев терпеть мои заморочки, нужно иметь ангельское терпение.  Я никогда не встречаюсь с парнями, просто не умею, не знаю как это делается, мне нужно пространство для дыхания, иначе я начинаю чувствовать себя загнанной.  Сашка никогда не задает дурацких вопросов, по крайней мере, вслух, наверное поэтому я до сих пор здесь.
    -Не буду я от тебя уходить, - сама не понимаю, какого черта я все это говорю, ведь я же собираюсь бросить его… или нет?
    Он переводит взгляд на меня, изучает мое лицо, словно не верит, что я не шучу, и наконец говорит каким-то хриплым, ликующим шепотом:
    -Ты передумала! - и по-детски утыкается носом мне в спину, между лопатками. -  Передумала, передумала, передумала…
   -Да я и не собиралась, - я встаю и иду на кухню ставить чайник.  Похоже, я застряла тут надолго.  Дождь все еще идет, и надо все-таки спросить, есть ли у Сашки фен.       

 

напишите коту