Когда-то вы разговаривали, но теперь все не так.  Вы не молчите, но между вами холод.  Что в твоем бокале?  Ты не знаешь, тебе все равно. 
    Ты многому его научил, он многому научился у тебя.  Лучше, если бы все было наоборот, но ведь это неестественно.
    Правильно?

  Однажды ты учил его body shots.  Он сыпал соль на прозрачную кожу кисти, там, где нежно-голубая сетка вен, кашлял и забывал про лимон.  Ты посыпал белыми кристаллами тонкую, выступающую косточку его ключицы и забывал про обжигающую горло текилу – его глаза смотрели так испуганно и безнадежно-влюбленно.

    Ты знаешь его с детства.
    Он –совсем не хрупкий ребенок, просто он молчит, и его недооценивают.  Он не будет много говорить, но ты пожалеешь, если перейдешь ему дорогу.  Он всегда добивается того, чего хочет.
    Ты был с ним восемь минут.

    and drank till i was full, i drank till i was full

    Ты сказал:
    -Не стоит.
  Ты сказал это на ходу, выходя из комнаты, убегая.  Он был такой взъерошенный, нахохлившийся городской воробей, тяжело дышал и ничего не говорил.  Зачем говорить, если можно молчать?  Вы и так слишком много разговариваете по долгу службы, и иногда кажется, что говорить, а не петь – ваша профессия.

    maybe it will sound like something they've never heard

    Его голос слабее, ты знаешь, он обещает легкую хрипотцу, ты уже сейчас иногда слышишь ее.  Ты поешь выше, чище, сильнее, но никто так не чувствует песню, как он. Как музыкальный инструмент его голос зауряден – таких тысячи, но когда он начинает петь, все замирают.  В самые простые, самые глупые слова он умеет вложить столько смысла и чувства, что все вокруг начинает жить этой песней, дышать ей, так же, как он.  Такое ты слышал только у одного человека – Эллы Фитцджеральд, божественной Эллы, Королевы Джаза.  «Поет душой», - говорят про нее, но эта банальная фраза не выражает и сотой доли того, что она передает своим приглушенным голосом.  Ты любишь слушать ее на виниле, терпеть не можешь современные гладкие переиздания на компакт-дисках, с приглаженным, вычищенным звучанием.  Ты любишь интимное, еле слышное потрескивание фона – если закрыть глаза, можно представить, что ты там, в задымленном, сверкающем, феерически-безнравственном кабаке, где музыканты, словно пробуя звук, чуть трогают свои инструменты, и, как густой сигаретный дым, растворен в воздухе чуть хрипловатый, только для тебя поющий голос.
    Влад постоянно напевает что-то себе под нос, отрывки непонятно где подхваченных мелодий, часто даже без слов, просто «ла-ла-ла», постепенно затухающее в мурлыканье.  Как-то ты спросил его, где он берет эти песни, и он посмотрел на тебя непонимающими глазами, неопределенно махнул рукой вокруг себя, словно удивлялся, что ты не слышишь мелодий, которые носятся в воздухе.
    Может, он сочиняет их сам, но ты никогда этого не узнаешь.

    a fire in my path and a cool decay
    of limbs and tooth under my skin
    oh, freedom, where do i begin

    Восемь минут сумасшествия, переплетающегося дыхания, сухой горячечной кожи и невнятного, задыхающегося шепота.  Быстрее, быстрее – вся эта ткань только мешает, она как горячий пар, окутывающий тело.  Мимолетный холод, и снова тепло, жар, и долгая, сладкая, вымученная судорога как последний обжигающий глоток текилы.  Ты мог бы назвать это счастьем, но ведь счастье – это совсем другое.  Счастье – это когда живешь в мире с собой и окружающими, когда делаешь то, о чем мечтал всю жизнь, счастье – это слезы, и благодарности, и цветы, и обожание, накрывающее с головой.  Разве бывает так, что есть два разных счастья?  Одно счастье угрожает другому – это нонсенс, парадокс, как на полузабытых школьных уроках геометрии: «Итак, мы пришли к противоречию».
    Каждый делает выбор.  Ты боишься.  Все чего-то боятся, все боятся кого-то.  Только ты боишься себя.

    i'm drinking spirits in the hopes that i will find myself one
    but all i can rectify is that the party's just begun

    Он любит груши, большие, перезрелые и сладкие, с еле уловимой горечью; горьковатый, отдающий травами Чинзано; горький ореховый латте, чуть приправленный сладким сиропом.  Ты всегда любил чистый, однозначный вкус, но он там, а ты здесь, и напиток в твоем бокале горчит.

    there's a fever in my bones that i know so well
    i keep my head low low low to avoid the swell
    but it'll be cold in hell, it'll be cold in hell

    Последнее дело – сомневаться в сделанном выборе.  Оглядываться назад бессмысленно, если ты уже ничего не можешь изменить.  Кто-то верит в карму, судьбу, ведущую человека по жизни.  Им легче.  Ты всегда делал выбор сам, и всегда умел жить с этим выбором. Сигаретный дым царапает горло, лезет тебе в лицо, превращается в причудливые призрачные фигуры.  Может, это Бог, судьба, рок?  Кто подсказал тебе нелепые, трусливые слова, кто толкнул тебя к двери?  Кто помог тебе сделать правильный выбор?  Разум?  Длинный столбик белесого пепла падает на пол.  Сигарета обжигает руку – ты не заметил, как она догорела.
   
    i feel like falling asleep but the party's just begun

    Иди вперед, иди, иди, не спотыкайся, не падай, не попадайся…  Загнанных лошадей пристреливают, никто не будет ждать сошедшего с дистанции.  Ты несешься вперед, в толпе сверкающих, веселых людей, мимо каких-то огней, неоновых реклам, купите, купите, КУПИТЕ!  Получается, ты живешь для того, чтобы другим, незнакомым было весело, и в этой мысли есть определенное благородство.  Смотрите на меня, слушайте меня, я такой красивый, такой молодой, такой сильный… купите меня, купите мой талант, мои слова и мои мечты! 
        Тебя всегда укачивало в самолетах, но вечеринка в самом разгаре.

    i'm talking to the mirror again but it's not listening

    Кислота делает на тебе какой-то странный кульбит, действует на тебя не так, как на остальных.  То, что продают на каждом углу всевозможные экстрасенсы, гадалки и целители, ты с легкостью делаешь после одной-единственной марки.  Ты видишь цвет человека.  Кто-то называет это аурой, и ты не собираешься с этим спорить.  Зачем?  Ты продаешь совсем другой талант, и ты им не конкурент.
    Влад – сгусток темно-красной, винно-красной материи, живой и пульсирующей.  Опасной и притягательной, так вот какое оно – сердце…
    Ты всегда закрываешь зеркала перед тем, как улететь- под кислотой их мутные перетекающие друг в друга пространства здорово пугают, но сегодня ты забыл об этом.  Ты видишь себя – очертания своей фигуры, растворяющиеся в бесконечных прозрачных коридорах.  Твой цвет – серый.  Это даже забавно: смотрите, так меня зовут, и так же я выгляжу!  Помнится, в младшей школе ты завидовал одноклассникам-близнецам, у которых были абсолютно одинаковые инициалы: А.А.М.  Но это еще круче, это же смешно, очень смешно!  Серый – серый, ха!  Ты мучительно ищешь в себе хоть искорку цвета, хотя бы там, где должно биться сердце, кричишь, тянешь руки к своему отражению…  Серый, серый, серый… серый-серый-серый волк, дурацкие детские песенки, и мир так отвратительно-громко звенит в ушах…

    so i'm cleaning up as fast as i can

    Плевать, что говорят.  Люди любят шептаться за спиной: это дает им ощущение власти и собственной значимости.  Неважно, у тебя все только начинается.  Еще столько нужно сделать, столько успеть и увидеть.  Первый раз, когда ты слушал себя в записи, у тебя дрожали руки.  Ты знаешь, ради чего живешь, и улыбаешься им всем, не слишком много, но достаточно: кому-то снисходительно, кому-то по-дружески, кому-то стискивая зубы.  Он сказал: «Ты так смотришь!» и протянул к тебе руки.  Ты знаешь, как улыбался.  Влюбленно.  

    cause you can't unbreak what you break, you can't unfake the very fake

    Ты был с ним восемь минут, и всегда смотрел на часы.
    Все начинается, все снова начинается, все только начинается

    the party’s just begun