|
|
| |
| |
| |
|
|
Train
- По последней и на базу, – говоришь ты, одним махом допивая остатки национального русского напитка.
- Да тут еще пить и пить. – Серый трясет бутылкой, осоловевшим взглядом глядя на тебя. – И закуски до фига. Какая на х*й база!
Сквозь матовое стекло видно, что водки намного меньше половины, а это значит, что приложились вы основательно. Учитывая то, сколько было выпито в гримерке после концерта, а потом еще в купе поезда, можно сказать, что вы капитально нализались. И если ты как-то держал себя в руках, то Серого накрыло по полной. Ему вообще мало для счастья надо и ты удивляешься, как от такого количества алкоголя он еще не рухнул лицом в стол. Однако факт оставался фактом – это пьяное чудо сидит и требует продолжения банкета.
- Серый, куда тебе пить, ты и так уже похож на косого китайца. Ты свою рожу завтра в зеркале не узнаешь, а у нас, между прочим, концерт.
- Ой, Топалов, не нуди. Проспимся. Хорошо ведь сидим. Не ломай кайф.
Ты прекрасно представляешь этот «кайф» с утра. Перекошенное от головной боли Сережкино лицо и стоящий стеной мат, выражающий глубокие чувства ко всему окружающему. А потом многочасовое нытье по поводу плохого самочувствия. А еще, не дай бог, нежный Лазаревский желудок взбунтуется от выпитого и тебе придется таскать его на себе в сортир, дежурить под дверью, пока он обнимается с унитазом, а утром откачивать подручными средствами.
Нет уж, такого счастья тебе не надо. Поднимаешься и тянешь его за собой.
- Пошли.
Он сопротивляется, но ты настойчив, а так как он в дрова пьян, ты побеждаешь. Отбираешь у него бутылку водки, которую он все еще сжимает в руке и ставишь ее на стол. Пинками гонишь брата к выходу из вагона-ресторана.
Когда вы оказываетесь в тамбуре, он начинает материться. Ты с трудом сдерживаешь смех потому, что у этого горе-алкоголика заплетается язык, и слова получаются растянутыми и невнятными.
Внезапно поезд тряхнуло и Лазарева отбросило к двери. Ты еле успел его поймать. Вцепившись в твою футболку, он повис на тебе. Почему-то его это развеселило, и он начинает пьяно хихикать. Крепко обхватив его, направляешься в свой вагон.
Шатаясь и сшибая все на своем пути, протискиваетесь по узкому коридору. Поезд качается, вас швыряет об стены, и ты отбил себе весь бок о дверные ручки купе. Но хуже всего то, что Лазареву приспичило петь. Хриплым голосом, не попадая ни в одну ноту, он выл тебе в ухо: «А я не знаю почему, но ты мне нравишься…» При этом он еще пытался танцевать, виляя бедрами, как падшая женщина, и, войдя в роль, строил тебе глазки и призывно вытягивал губы.
Стиснув зубы, ты тащил этого придурка вперед, хотя дико хотелось бросить его прямо здесь, переступить и пойти дальше. В том, что он рухнет, разожми ты руки, ты не сомневался ни секунды, потому, что эта пьянь целиком и полностью висела на тебе. Ты сам был не очень трезв, поэтому до всего вагона вы добирались довольно долго. За это время ты десять раз успел сказать, чтоб он заткнулся, он десять раз успел послать тебя.
Нет, определенно, ему нельзя столько пить, у него начинается деградация личности, а песня из репертуара Верки Сердючки лишнее тому подтверждение.
А вот и ваше купе. Распахиваешь дверь и заталкиваешь это невменяемое тело внутрь. Оно обрушивается на постель и заходится истеричным пьяным хохотом.
- Владь, я анекдот вспомнил, – мычит он сквозь смех.
Смотришь сверху вниз на брата. Бухой Лазарев – это полная задница.
Не дослушав бред про укуренную проводницу, выходишь в коридор. Что-что, а гнать по «синьке» Серый умеет. Обычно вы оба гнали, но сегодня он явно держит пальму первенства. Ну и хрен с ним. Пусть проспится.
Становишься у окна и закуриваешь. Непроглядная тьма снаружи. Размеренный стук колес. Поезд уносит куда-то в ночь.
Смотришь на свое отражение в стекле, пуская колечки из дыма. Усмехаешься, вспомнив, как бесится Серый, потому, что у него так не получается сколько бы он не пытался. Ты как-то учил его, скурив за вечер пачку сигарет и посадив голос.
Фыркнув, давишься смехом, припомнив, как однажды вы пытались проделать то же самое с сигаретой из марихуаны. Накурились, как свиньи и Лазареву приспичило пускать кольца. Неплохая зарядка для мышц пресса, потому, что ты катался по полу от хохота, глядя на это действо. Укуренный Серый еще хуже, чем пьяный.
Зажимаешь рукой рот, чтоб не засмеяться в голос и не перебудить весь вагон. До тебя, наконец, дошел анекдот про проводницу. Хрюкаешь и давишься дымом. Лазарев, придурок, где он хватанул это?
Закашливаешься и тушишь сигарету. Все, хватит идиотизма на сегодня.
Возвращаешься в купе и видишь умилительную картину – Сережка спит в обнимку с подушкой. Вздыхаешь с облегчением, таскаться с бесчувственным телом по вагону не придется.
Тушишь свет. Ложишься на свою постель и закрываешь глаза.
… Тебе снится эротический сон. Размытые, туманные образы, но необыкновенно яркие ощущения… Тактильный сон… Горячие прикосновения, чья-то ладонь скользит по груди, гладит живот, касается тебя там… Дыхание на нежной, чувствительной коже… прикосновение языка… влажный плен губ… Изгибаешься и стонешь, подаваясь навстречу ласкающему тебя рту. Умопомрачительные в своей реальности ощущения. Приятно… Потрясающее видение… Бесконечное наслаждение, слишком реальное для сна…
Вздрагиваешь и открываешь глаза. Греза исчезает, но ощущения остаются. Что это?
Сквозь предрассветный полумрак различаешь склонившегося над тобой Сережку. Так вот откуда эти ощущения…
- Серый… ты че, с ума сошел? – ошеломленно шепчешь ты.
Он поднимает голову.
- Тебе не нравится? – тоже шепотом спрашивает он, облизывая губы.
Не нравится? Да ты едва не кончил. Просто он ведь был совершенно невменяем некоторое время назад, а тут такое… Смотрит на тебя, а пальцы продолжают свою осторожную ласку.
- Нравится… – выдыхаешь ты и откидываешься на подушку.
Он принимает твое согласие. Садится сверху. Приподнимаешь бедра, помогая ему стащить с тебя джинсы и белье. Его ладонь ложится на живот, на мгновение замирает, а потом сползает вниз и накрывает горячу, напрягшуюся плоть. Вздрагиваешь в его руках и закрываешь глаза. Вздыхаешь, когда пальцы Серого сжимают тебя. Сжимают сильно. До боли. С шипением втягиваешь воздух, а вскрик превращается в стон, когда ты погружаешься в теплую влажность его рта. Вбирает тебя в себя полностью, до основания. Чуть прикусывает нежную кожу и тут же зализывает след. Проворный язык скользит вверх-вниз, вызывая такие острые ощущения, что ты с трудом сдерживаешь стоны. Стены купе тонкие и вас могут услышать.
Судорожно, с силой вцепляешься руками в простыни и изгибаешься, приподнимая бёдра вверх, ещё, ещё… даа… как хорошо… тепло, влажно и приятно...
Ласкает тебя как-то жадно, почти неистово, горячие губы, умелый язык доводят тебя до исступления, заставляют хрипло дышать сквозь стиснутые зубы и неразборчиво шептать что-то.
Ты изгибаешься, запрокидывая голову, а твои пальцы, зарывшись в волосы Серого, удерживают голову на месте, заставляя того вбирать напряжённую, ноющую от желания плоть, глубже, ещё глубже…
- Продолжай… - почти беззвучно выдыхаешь и прикусываешь кисть руки, сильно, до розовых отметинок от зубов.
Это какое-то безумие. Руки Серого уже лихорадочно ласкают твои бёдра, никакой нежности или осторожности, сильно, уверенно... скользят чуть вверх, лаская пах, губы не отпускают. Когда ты уже чувствуешь приближение сладкой судороги – ещё пара движений, пара фрикций и ты кончишь, он вдруг отстраняется, вырывая тебя из этого наслаждения, и лишь легко касается тебя, играя с тобой…
Твоё тело дрожит от возбуждения, нервно запускаешь руки ему в волосы, с силой тянешь его голову вниз, с твоих губ срывается низкий стон, когда горячий язык вновь касается твоей плоти, его рот скользит вниз, и он давится, ты слишком сильно прижал его к себе.
Шепчешь что-то, полустонешь просяще: «Пожалуйста»… и Серёжка несколькими движениями даёт тебе то, что ты просишь. Напрягаешься… волна оргазма проходит по телу.
- Се…рый… - стон, почти всхлип.
И ты выплескиваешь все свое желание в этот сладкий, сводящий с ума рот. Он сглатывает, выпивает тебя до последней капли.
Облизываешь сухие губы. Вкус крови. Ты все-таки прокусил кожу, сдерживая крик. Приоткрываешь слипшиеся ресницы.
Горящий Сережкин взгляд. Притягиваешь его к себе. Слизываешь языком теплую капельку с его подбородка. Он прижимается к тебе, и ты чувствуешь, что его трясет от возбуждения. Не выдерживает, впивается в твои губы. Солоноватый вкус во рту. Твой сок и твоя кровь. Голым животом ощущаешь его упругую жажду, давящую сквозь ткань джинсов. Хочет тебя. Просовываешь руку между вашими телами и касаешься его. Ладонь забирается под ремень. Тесно. Расстегиваешь молнию и проникаешь внутрь. Обхватываешь рукой горячую изнемогающую плоть. Он вздрагивает и шумно вздыхает. Перевозбужден до предела. Двигается в такт твоей руке, трется об тебя. Ускоряешь ритм и еле успеваешь закрыть ему рот поцелуем, заглушая стон. Дергается последний раз и твои пальцы согревает теплый взрыв…
Громкий стук в дверь и громогласный голос вырвали тебя из объятий сна.
- Эй, братья-алкоголики, подъем! Через полчаса прибываем!
Что за грохот и почему все шатается? Пытаешься понять, где ты и почему тебе так плохо. Наконец-то мозг включается и до тебя доходит, что проснулся ты там же, где и засыпал – в купе поезда, сейчас утро и вас разбудили, т. к. поезд прибывает в очередной Черезтризабораногузадерищинск, где у вас сегодня очередной концерт в очередном здании цирка. «Клоуны, мать вашу…», - думаешь ты и с трудом разлепляешь глаза.
Хриплый стон с соседней постели говорит о том, КАК плохо Серёжке после вчерашнего возлияния. Приподнимаешься на локте и видишь, как он с мучительным видом сжимает виски. Лицо перекошено от боли, губы искривлены страдальческой гримасой.
- Е* твою мать… – все, что он может сказать сейчас.
Тебе и самому нехорошо, голова трещит, во рту Сахара, тянешься к бутылке с минералкой, жадно пьёшь, захлёбываясь. Серый с лицом страдальца облизывает сухие губы и морщится.
- Дай попить… – хрипло.
Тянешься передать ему воду, откидываешь одеяло и видишь, что одежды на тебе нет.
Быстро запахиваешься и ошеломленно говоришь:
- Сам возьми.
Сушняк сильнее головной боли. Серёжка, выругавшись, встаёт. Покачиваясь, с лязгом застёгивает ширинку на джинсах и забирает бутылку из твоих почему-то вдруг задрожавших рук.
Черт, что это значит? Ты не помнишь, чтоб раздевался. Да и с чего б это тебе снимать с себя все? Твои глаза лезут на лоб потому, что твои джинсы валяются посреди купе. Какого хрена…
Бросаешь взгляд на Серого. Пьёт, смотрит на тебя, вдруг закашливается и проливает минералку на футболку.
Делает шаг вперед и запутывается в твоей одежде, координация движений с похмелья нарушена и он падает на твою постель со всего размаха. Минералка проливается на тебя, а Серый прижимается к твоей голой груди.
Зажмуривается и похмельно скулит что-то явно нецензурное сквозь зубы.
- Мелкий, ты что, совсем о*уел, свои шмотки по всему купе раскидывать?!
Ты замираешь, облизываешь пересохшие губы. Серёжка всё ещё лежит на тебе, прижавшись, и вглядывается в твоё лицо.
- Что у тебя с губой? – спрашивает он.
Мысли скачут у тебя в голове, как испуганный кролик в клетке, а сердце бьётся где-то в горле. Сглатываешь внезапно застрявший ком, тупо уставившись на Серёжку, и пытаешься вспомнить, что было вчера. Мозг услужливо даёт тебе ниточку - ты вспоминаешь, как вы пили, как ты притащил пьяного в дрова Серого в купе, как курил в коридоре, а потом завалился спать, даже не раздеваясь. Стоп. Не раздеваясь.
Серый неуклюже поднимается и садится рядом с тобой, морщится, трясёт головой и стонет... Сознание цепляется за этот звук и тебе вдруг становится жарко.
«Чёёёрт!»- вспоминаешь прошедшую ночь, закусываешь губу и морщишься от боли, когда из запёкшейся губы вновь начинает идти кровь.
Сам не можешь сдержать отрывистый, хриплый стон и дотрагиваешься дрожащей ладонью до рта, на пальцах остается алый след.
Серый сидит совсем рядом, бедром чувствуешь жар его тела даже через одеяло. Со страдальческим видом массирует ноющие от тупой боли виски. Поворачивается и переспрашивает:
- Так что вчера было-то? И где это ты так расквасил губу?
Ошеломлённо смотришь на него, значит, он ничего не помнит. Ничего. НИ-ЧЕ-ГО. Сидит, сгорбившись, запустив пальцы в растрёпанную шевелюру, и вопросительно смотрит на тебя.
Мысли в голове лихорадочно мечутся. Что ему сказать? Просто напился и не заметил… э-э-э, дверь, например? Ага, а потом разделся от радости догола и вырубился, - ехидно перебивает одна мысль другую.
Тебе вдруг становится смешно, и ты начинаешь глупо хихикать от нелепости своих мыслей, да и вообще от всей этой ситуации.
- Че ты ржешь? – спрашивает Сережка, удивленно глядя на тебя.
- Ничего, анекдот вспомнил, – ступил ты, но это лучше, чем сказать правду. Наверное.
Отворачивается и, качая головой, встает.
- Пойду, попрошу у кого-нибудь аспирин, – пошатываясь, направляется к выходу.
Едва дверь за ним закрывается, ты вскакиваешь и, хватая одежду, принимаешься лихорадочно напяливать ее на себя. Белье, одна штанина джинсов…
- Бля, я вспомнил, у меня же есть… – вернувшийся Сережка, видимо, не ожидал увидеть такую картину потому, что заткнулся на полуслове и уставился на тебя.
Ты глядишь на него с нелепой улыбкой, пытаясь натянуть джинсы. Похмелье дает о себе знать, и ты, глупо ойкнув, падаешь на постель, выпустив брюки из рук.
Растерянный и в то же время внимательный взгляд, смотрит, не отрываясь… и вдруг краснеет. Ошеломленно таращится на тебя, чуть приоткрыв рот. Губы дрожат, часто моргает, а потом хватается за верхнюю полку. Шумно выдыхает и запускает ладонь в волосы.
- Мать моя… – сдавленный голос.
Здравствуй, Память. Лазарев прозрел.
Надеваешь штаны и украдкой поглядываешь на него. Нда, нелегко вспомнить такое. Это не фанатку очередную увидеть в своей постели с утра.
Внезапно грохот двери соседнего купе прервал размышления. Суета и возмущенные голоса:
- Это кошмар какой-то! Как тут можно выспаться! Сначала пьяный ор и хохот, потом стоны полночи. Бордель, ей богу!
Это было последней каплей. Судорожно хватаете сумки с вещами и одновременно пытаетесь выскочить из купе. Двери не такого размера, как в президентском номере отеля и вы застреваете. Всё как-то безумно нелепо. Сумки мешают высвободиться, а сосед всё ещё громко возмущается в коридоре, в красках расписывая, КАК ему не давали спать эти ночные крики.
Ты поворачиваешься, и смотришь на Серёжку. Он тоже смотрит на тебя, взгляд упирается в твою прокушенную губу, молчит и тяжело дышит. У тебя слабеют коленки, не знаешь, что сделать или что сказать. Неожиданно для себя тянешься к нему и касаешься носом щеки. Какая-то виноватая ласка, попытка всё объяснить, объяснить без слов. Он вздрагивает и закрывает глаза, а ты, испугавшись, что кто-то вас увидит, все-таки пытаешься протиснуться в дверь. У тебя не очень хорошо получается, топчетесь в дверях, как два барана, толкаясь и пытаясь скоординировать резкие с похмелья движения.
Со стороны вы явно выглядите, как два идиота. Ты не выдерживаешь, бросаешь сумку и начинаешь истерически ржать.
Серый протискивается-таки в эту чёртову дверь, бросает на тебя обиженный взгляд и вылетает в коридор.
Спешишь за ним, выскакиваешь из поезда на перрон. Слава богу, хоть фанаток нету. А, вот и это похмельное чудо. Идёт, чуть покачиваясь, и что-то обиженно бормочет себе под нос. Подходишь ближе, и слышишь обрывок диалога Лазарева с самим собой:
- ...больше никогда не буду так пить… Неет, точно - пьянству бой, бл*дству… –
Подходишь к нему, смеясь, и обнимаешь за плечи:
- Всё пучком, Серый, всё нормально...
напишите Loca & Stasey
|
|
|
| |
| |
| |
|
|
|
|
|