«Белая темнота». Часть 2.1

«Белая темнота». Часть 2.1

Пейринг: СЛ/ВТ, СЛ/ТДж, ВТ/ОМП
Рейтинг: NC-17
Жанр: Angst
Предупреждения: Грубого насилия, инцеста и мужской беременности тут нет. Однако фигурируют все те же ОМП и ОЖП, а также реальный персонаж, она же Тара Джерард.
Summary: Дьявольские грозы, не поддающиеся логическому объяснению, накрыли собой треть земного шара. В это же время в разных концах Земли двое молодых людей пытаются решить одну и ту же загадку, не дающую им покоя.
Дисклеймер: Мне принадлежат только Смолины и Натан. Остальные товарищи – реальные люди, любые сходства с настоящими событиями из их жизни - случайны, так как события вымышлены. Коммерческой выгоды по-прежнему не извлекаем.

…Но разве не владел он человеком, которого он любил,
глубже и полнее, чем вереница победителей-идиотов? И чем
мы владеем на самом деле? К чему столько шуму о предметах,
которые в лучшем случае даны нам только на время; к чему
столько болтовни о том, владеем мы ими больше или меньше,
тогда как обманчивое это слово «владеть» означает лишь одно:
«обнимать воздух»?..

(Э.М. Ремарк «Ночь в Лиссабоне»)

Москва, «ххх-нское» кладбище, 13 июля

Утро выдалось таким, что от вечера отличалось мало. Собственно, как и все дождливые утра с окаменелыми тучами и сильным ветром.
Сережу трясло от отвращения и тошноты. Так уж бывает иногда, когда с шести утра не дает спать тупое барабанное постукивание в окно и скверные мысли по поводу чьей-то смерти. Три чашки кофе не слишком придали сил, хотя от запаха воды и бензина во дворе почти не тошнило. Сережа вел машину, сосредоточенно всматриваясь в побелевшую от тумана дорогу, и молча думал, почему же ему так плохо. Гадкое ощущение, словно в желужке кто-то беспокойно ворочается, не покидало вот уже третий час, а на горло отчего-то давило ощущение дикого одиночества. И правда, откуда ему было взяться?
В таком темпе до кладбища оставалось примерно минут двадцать езды; жесткая бумажка с нацарапанным маршрутом, вдавливаемая ладонью в руль, жгла кожу. Казалось, онемел он сам, и онемели мысли. В голове кипела бесцветная пустота, в которой мысли если и проступали более-менее отчетливо, то только урывками, смысл в которых все равно было лень искать. Сергею думалось, что так, возможно, чувствуют себя наркоманы. Он словно спал с открытыми глазами, пока по его душе, подобно вороватым теням, крались нелепые и пугающие мысли. Тихонько подергивалась на виске венка, наполненная горячей тревогой. Еле ощутимо дрожали пальцы и едва заметно сбивалось дыхание, когда тем или иным бликом в сознании мелькали обрывки воспоминаний.
Кажется, когда-то, в точно такой же белесый промозглый день испорченного лета он точно так же сидел за рулем своей машины и смотрел на дорогу. Он точно так же молчал, всматриваясь в коварную пену тумана. А справа от него, на пассажирском месте, небрежно покуривая что-то отвратительное, сидел Влад...
Иногда так опасно думать и вспоминать о ком-то, кто разрушил твою жизнь, пусть даже и прежнюю. Это может привести к психическим заболеваниям, и невралгия, которая тщательно скрывается ото всех, покажется чем-то вроде кратковременной икоты. Иногда такие воспоминания достигают такого пика, что даже могут затмить сознание на какое-то время. Потеря самообладания и уверенности в здоровье своей психики. Поэтому Сережа никогда не вспоминал о том периоде жизни, в котором был Влад. Не вспоминал, пока это удавалось. В другие моменты – в те, когда сознание отказывалось подчиняться, - он загружал себя работой, сутками пропадая в студиях или клубах, а когда ехать было некуда, или не было на это сил – пил таблетки, чтобы спать без снов.
Он вел машину в замешательстве.
Дождь заливал стекло, а в голову густым потоком хлынули воскресшие мысли, которые он старательно заглушал и давил в себе. Сергей почувствовал слабость в руках. Ну да, так ведь бывает всегда, когда не спишь целую ночь, а наутро нервничаешь, потому что приходится ехать на похороны своей почти что сестры... обычное дело.
«Папа сказал, что тот третий альбом... ну, ты понимаешь, какой... можно будет не записывать. Сначала, наверно, сказать всем, что будем, а потом о нем все забудут. Папа сказал, что все уладит...»
«А... ну, я рад. В смысле, меньше мороки, не нужно будет париться по поводу разных студий для нас с тобой... и все в таком, да?»
«Да» - опускает голову, взгляд темный, немного испуганный из-под челки. Смотрит так, потому что понимает, что этот разговор последний.
«И, наверно, тебе придется переписать некоторые песни на себя... я имею в виду, ты же не сможешь так сразу перейти на новый репертуар...»
«Да...»
Наступает тягостное молчание, в котором беззвучно бьются одни и те же рвущиеся наружу слова.
«Сереж... ммм...»
«Да?»
«Мы пока... ну... я хочу сказать, пока что больше не будет видеться»
«А... ну да, я уже понял» - в глазах всколыхивается пустота.
«А... ты, кажется, с этим уже смирился» - в голосе никакой обиды, просто сухая констатация факта.
Взгляд друг на друга, глаза в глаза. При всем желании, черное в черном не отражается.
«Нет, Влад. На самом деле, не очень... Но я переживу»
Дождь лил вот уже вторую неделю, не смолкая, как будто небо прорвало в истерике, - а просветлениями на горизонте пока даже не пахло. Нагоняя ужасную тоску и лень, при которых совсем не получалось работать, в воздухе висел горький сырой запах, Сережу очень злило, когда ему что-то мещало работать, особенно когда это что-то повергало его в состояние омерзительной вселенской расслабленности. Вечно клубящийся дневной сумрак неописуемо подлым образом влиял на глаза, и, начиная с самого утра, сколько бы кофе он не выпил, Сереже неизменно и нестерпимо хотелось спать. В довершении ко всему теперь еще и этот туман выполз откуда ни возьмись, по плотности напоминая простоквашу. Как будто мало на дорогах аварий.
Он не успел раскрыть зонта – рубашка сразу же промокла. Об него разбился хлесткий поток дождя, дверца машины хлопнула, и с этой минуты в шуме подъезжающих колес и тихом нестройном гомоне голосов все слилось в сплошную серую картину, фрагменты которой периодически, в той или иной степени яркости, запечатлялись в сознании. Земля, хлюпавшая под ногами бесконечным грязным болотом; тяжелые чугунные ворота; холодный пейзаж аккуратного кладбища с черными памятниками и блестящими крестами; люди, одетые в траур, не обращавшие на него, Сергея, никакого внимания; зловещая выставка надгробий справа от толпы; ливень – лилово-пепельный, как прокисший туман... интересно, его кто-нибудь уже узнал? Ведь наверняка среди чернеющих силуэтов есть тайком проникшие поглазеть на сие скорбное событие журналисты. Сережу затошнило. Голову словно набили раскаленными камнями, и от этого она едва не кренилась на бок. В туманном воздухе кладбищенские запахи давили на психику, и, чем ближе Сережа подходил к месту скопления народа, тем горячее становилась его непонятная тревога.
«Топалов! Не смей... слышишь? Не хватай меня за руки, придурок!»
«Надо же... какой ты грубый и впечатлительный. Хватит вырываться»
«Раз я сказал, что не собираюсь с тобой разговаривать, значит я не... ммм.... Влаа... Влад... перестань это делать!»
«Я же еще ничего не сделал... Сереж... ты что, так и будешь на меня всегда обижаться?»
«Пока ты с ней... Влад...»
«Это глупо»
«Пусть глупо. Но я-то тоже не железный»
«И что... из-за какой-то девки?.. Да?»
«Она же не какая-то, Влад! И вообще... я не сплю со всеми подряд у тебя за спиной...»
«Прекрати... ты же знаешь, зачем это нужно» - он как-то совсем по-детски протягивает руки и прижимается торсом. Обнимать Владика – все равно что обнимать зонтик: он худой, и крепкий только в плечах и ягодицах.
«А у тебя все нужно для чего-то... То нужно, это нужно... Я-то тебе для чего нужен, скажи, Владь?»
«Ну хватит... не говори глупости...»
«Глупости? Ты мог бы хотя бы не унижать меня все время»
«Что? Да это ты... ты меня все время опускаешь! А я, между прочим, не глупее тебя. Я, между прочим, юрист... кстати, будущий муж и отец...»
Сережа смотрит на юриста, будущего мужа и отца. На щеке у него много-много родинок. За устроенный скандал вдруг становится стыдно.
«Иди сюда»
«Нет уж! Теперь ты отстань от меня!..»
«Владя...»
«Отстань, я сказал!»
«А вот и не отстану...»
«Ах вот так? Тогда я буду кричать! Ай! Ай! Пусти... больно... пусти!.. ай... ты... ты...»
Сквозь поцелуи губы едва слышно шепчут:
«Кричи... только тихо...»
Тело хоронили в закрытом гробу. Из этого могло следовать либо то, что Виктор Владимирович пожелал спрятать его от посторонних глаз, либо то, что оно было изувечено.
Сережа никогда не видел так много людей на чьих-то похоронах. Несколько десятков людей под струями дождя, как размытое скопление черных силуэтов и блестящих от воды зонтов. Порой резало глаза яркое пятно белого или синего зонтика, кажущиеся нелепым выражением бесчувствия. Фигурные оградки и темно-зеленая трава, потерявшаяся в грязи и земле, - где-то за пределами видимости и понимания. Две огромные кучи песка с разных сторон от могилы, и белоснежный гроб – такое же нелепое пятно на этой траурной картине. Как будто ему здесь совсем не место.
Сергей осторожно пробрался через толпу в самый первый ряд. В жидкой грязи утопали ботинки, а с ними пачкались и брюки. На беду он надел костюм, правда без пиджака, - черную рубашку и черные же брюки, - и, в сочетании с цветом волос, это делало его просто эталоном траура среди скорбящих. Сережа в растерянности застыл у самого гроба, уже ругая себя за то, что вылез вперед – на кой черт ему это понадобилось? По старой привычке, разве что. Глаза случайно выхватили по другую сторону гроба, прямо напротив него, лицо Алины – Владькиной сестры.
Это лицо, повзрослевшее с их последней встречи, сильно загаревшая кожа и поменявшие цвет глаза – напомнили Сереже, сколько же времени он провел вдали от семьи Топаловых. И сколько всего пропустил... вот и эта девочка повзрослела, стали плавнее формы, изящнее движения, глубже печаль в светло-карих глазах, и даже издалека видно, как дрожит рука, которой она потянулась к воротнику, чтобы его поправить. Вот и Влад вырос... стал самостоятельным хамом, которым всю жизнь мечтал быть. Михаил Генрихович стал, пожалуй, еще жестче и опаснее, чем раньше; годы начнут брать у него свое еще нескоро, и вряд ли он не найдет способа бороться с ними до последнего. Вот и Али больше нет... как глупо и несправедливо. Никто не возьмется судить, прав ли Бог, забирая жизни детей... мы все когда-нибудь умрем – сейчас эта фраза звучит банальной сентенцией.
В Сережу уперся взгляд Виктора Владимировича Смолина.
Этот человек – низенький и полный, - сейчас казался совсем маленьким, будто кто-то скомкал его, как листок бумаги. Сережа последний раз видел его в Лондоне, распираемого энергией и радостью, оттого что Аля без взяток поступила в местный колледж. Тогда он не знал его мрачным, или озабоченным чем-то, или грубым. Вечно довольный собой и жизнерадостный, Виктор Владимирович частенько напевал себе под нос что-нибудь из репертуара «Smash», повсеместно расхваливая окружающие его бытовые мелочи. Осунувшимся и слабым Сергей помнил его лишь однажды – в тот день, когда пришло известие о диагнозе жены.
Но даже тогда, да и никогда больше, он не мог представить себе его таким... лицо, распухшее от слез, скорее детское, чем лицо взрослого человека. Наверное от чистоты эмоций, отраженных на нем. Что значит потерять дочь? Сережа сглотнул, фигура Виктора Владимировича размылась в серебристой струйке, стекающей со спицы зонта.
Совсем рядом, немного отличаясь от толпы, шушукалась группа девочек в одинаковых темно-серых плащах и однотипных шляпках – должно быть, студентки Алиного колледжа. Одна из них, поймав взгляд Сережи, округлила глаза до размеров тарелок, но – слава тебе, Господи, - ей хватило ума ничего не пропищать. Тем ли была вызвана такая реакция, что она имела представление о русском артисте Лазареве, или тем, что Аля повсюду носила с собой его фотографию, - Сережа так и не узнал. Да ему и не хотелось.
Стоящие перед гробом расступились, пропуская кого-то вперед. В этот же самый момент Сергей вдруг со странным ёком увидел возвышающуюся в нескольких метрах от него фигуру Михаила Топалова. Очки, тускло поблескивая, сползли с его носа почти на самый кончик, а лицо, - это непроницаемая маска с ледяными глазами, - было белым, как полотно. Сергей впервые видел нечто подобное. Обычно пышущий здоровьем Топалов-старший сейчас усиленно закрывался зонтом, способным вместить под себя половину находящихся здесь людей. А по правую руку от него, вообще без зонта, сложив руки, стоял Влад.
Он стоял впереди всех, в черном костюме, одним плечом теснясь под зонт отца. С темными кругами под глазами, но абсолютно спокойный, он неотрывно смотрел на крышку гроба, словно тоже пребывая вне времени и пространства, и глаза его, казалось, хранили в себе какую-то нераскрытую тайну. Сережа непроизвольно оглядел его. На полголовы стал выше, чем раньше, на полтона светлее волосы, и на три тона темнее кожа. Черты лица более взрослые, неподвижные... Влад вдруг сдвинул брови, слегка вскинув голову, и хмуро посмотрел в сторону Сергея. Сережа молча взирал на него с той же скорбью, что и на гроб. Секунд десять они смотрели друг на друга, не шевелясь и не меняясь в лицах, потом Влад коротко кивнул, осторожно поведя плечами, и снова вернулся к созерцанию гроба.
Кто-то что-то говорил, выйдя вперед.
Какая неимоверная глупость... нелепая, бестолковая показуха... что можно сказать о девочке, которая умерла в восемнадцать лет? Сергей вдруг остро почувствовал, что хочет молчания, которое накрыло бы все, как этот туман, и царило бы, пока гроб не опустят в землю. Но все вокруг стремились высказать свое несчастное, никому не нужное соболезнование. Кто все эти люди? Сережа не знал и половины из них.
С бессилием он почувствовал, что день растерзан. Как будто кто-то выстрелил ему в грудь солью из дробовика. Словно в этой рыдающей толпе над его головой бушевал оглушительный хаос, швыряя фонтаны ледяной пыли в глаза. От нее-то по лицу и потекли слезы. Сначала одна, потом другая.
Потребовалось несколько минут, чтобы заметить, что Влад снова смотрит на него.
Черт, что же это за наваждение... целый год позади. Хватит! Сергей не знал, куда деть взгляд, и ему хотелось смотреть куда угодно, даже под крышку гроба, но только не в эти глаза. Черт, черт, черт... в мире тысячи таких, как ты, ангелоподобных Владиков, светлых и тонких, словно сделанных из бумаги. Они тоже носят дорогие костюмы, ходят в дорогие парикмахерские, ездят в дорогих машинах, говорят по дорогим телефонам, от них тоже приятно пахнет. Так почему же я выбрал именно тебя? Почему, Влад, почему?!
Он вдруг ясно представил себе ту картину, которую рисовал долгие месяцы, мысленно смешивая тона и накладывая густые краски на грубый холст, никак не желавший принимать на себя это изображение. Однако все то, настоящее, что теплилось на самом деле в его душе, осело с другой стороны холста масляными разводами эмоций. Там, по другую сторону картины, было что-то горячее и бесконечное, очень похожее на чье-то сердце. Там было солнце, сияющее над Юрмалой, там были вагоны поездов, запертые и жаркие, там были искренние улыбки, которые они дарили друг другу, и Владик, начинавший хныкать, если Сережа прерывал ту или иную ласку, чтобы ответить на телефон или снять с плиты кипящий чайник...
Сколько бы он ни бился, - по ту сторону картины или по эту, в разрезе вечности цену и вес всегда будет иметь только Влад... и это вдруг дошло до него с предельной ясностью.
Сергей опустил голову, прислушиваясь к стуку капель о зонтик. Выступающие с речью друзья-родственники, кажется, закончили разглагольствовать, и толпа всколыхнулась в ожидании ритуала последнего прощания.

США, Институт Криминалистики и Судебной Медицины штата Виргиния, 8 июля

В темноте над следами рубцов кружили искрящиеся пылинки. Равномерно посыпанный на них красный краситель хорошо отличал контуры от фона ткани, и под закрепленным «Лумалайтом» с синим светофильтром они заметно и быстро выделялись на поверхности одежды. Однако, несколько секунд спустя чернеющих на глазах контуров стало так много, что они целиком слились в сияющую темно-красную сетку.
- Что ты там хочешь увидеть? По-моему, все и так ясно. Смерть, скорее всего, наступила от кровоизлияния.
Натан Кори – в безупречно белом халате и очках в тонкой оправе, заправивший волосы за уши, - выключил прибор и поднял усталые глаза на своего коллегу, в недоумении взирающего на его работу.
- Думаю, внешнее обследование не повредит перед вскрытием, - спокойно прокомментировал Натан, стаскивая с лица хирургическую маску. – Вообще-то, я надеялся обнаружить следы диатомей.
Детектив Рамис, также облаченный в халат и маску, скептически покосился на молодого врача.
- Думаешь, она – утопленница?
- Все может быть.
Диатомеи – микроорганизмы, содержащиеся в любых водоемах мира. В случае смерти от попадания речной воды в легкие, их наличие в мягких тканях неизбежно и многое доказывает.
- Если придерживаться такой версии, следует первым делом проверить наличие синих пятен на воздухоносных полостях. Хотя, по-моему, тут все предельно ясно – ее забили до смерти, вот и все.
В душном анатомическом зале царил бронзовых полумрак и солоноватый запах химикатов. Натан тщательно вымыл руки физодермом, высушил, и натянул неприятно скрипящие резиновые перчатки. Детектив Рамис торопливо сворачивал оборудование, приспособленное для обследования внешних повреждений тела, что-то бурча себе под нос.
Тело девушки лежало на секционном столе, уже извлеченное из мешка, и неприятно белело. Всю ее одежду уже отправили в трансологическую лабораторию для выявления возможных улик для следствия, хотя никто, в том числе и сам Натан, на это особо не надеялся.
- Я лишь соблюдаю меры предосторожности, - сказал Натан, разглядывая труп с высоты своего роста. – По-моему, никакие излишние проверки нам не помешают.
- По-моему, ты с этим трупом очень уж носишься, - заметил Рамис, включая верхние лампы так, что тело стало еще белее от яркого света. – Раньше тебе хватало и стандартного вскрытия, чтобы установить причину смерти.
Натан пожал плечами, и принялся собирать волокна и остатки органических веществ.
- Надеюсь, они не вздумают хоронить ее в открытом гробу. Привести в божеский вид такое мне не удастся.
Рамис пнул попавшиеся под ноги окровавленные простыни.
Сегодня судмедэксперту при вскрытии никто не ассистировал – двое помощников Натана в одночасье заболели бронхитом, и благополучно остались дома. Натан винил во всем разыгравшуюся непогоду, Рамис же был уверен, что это обыкновенное отлынивание. Так или иначе, работать в одиночку с трупом Натану было бы тяжело, и потому в качестве какого-никакого помощника детектив предложил свою кандидатуру. Разумеется, никто и не думал возражать.
- Выкиньте их в этот... там есть лоток в углу специальный... – Натан, не отрываясь от работы, кивнул куда-то в сторону.
Детектив, недовольно бормоча что-то под нос, сгреб в охапку простыни и швырнул в большой контейнер, примостившийся под раковиной.
- Я звонил в управление, - сообщил он. – Следов побоев и борьбы внутри контейнера не обнаружено – только кровь, которой девочка истекла уже будучи мертвой. Значит, сперва ее убили, а уже после затащили в контейнер. Должно быть, это случилось непосредственно перед отплытием, когда судно было уже полностью загружено. Поэтому портовые рабочие и не заметили труп перед пломбированием. Они его попросту не перепроверяли.
- Ясно, - фыркнул Натан. – Это значит только то, что виноватых в ее смерти нужно искать в Нью-Йорке, а не в Питерсберге или Ричмонде, как они обязательно начнут делать.
- Не суетись, - урезонил его Рамис. – Занимайся пока своим делом, а уж потом будем подключаться к расследованию.
- Время-то идет, - сообщил Натан раздраженно, со звоном выкидывая металлический скребок в урну.
- Уймись. Никуда оно без тебя не уйдет. Ты же не детектив, в конце концов...
- А вы – да.
Рамис прочистил горло, готовясь остудить разошедшегося мальчишку, но тут Натан стянул с себя перчатки и поднялся со стула. На фоне ослепляющего света лампы он казался будто бы вырезанным из картона.
- Помогите мне, пожалуйста, ее перевернуть.
Рамис подумал, что еще чуть-чуть, и его стошнит от царившего в зале зловония. Взглядом скользнув по трупу девушки, он невольно подумал, что законы жизни все-таки несправедливы.
- А что тот парень, который с тобой приехал сегодня... он как ее опознал?
Натан отчего-то потупился, как будто усиленно выискивая что-то взглядом. У Рамиса в который раз за вечер возникло чувство, что с юным судмедэкспертом что-то не то.
- Сразу узнал, как только я откинул простыни, - подал голос Натан. – Побелел как полотно, я думал, он в обморок упадет. Рут ему за водой бегала... оказалось, у девчонки в России богатый папа. Или что-то вроде того. Он мне очень смято объяснил... видно, не до того было. После опознания сразу побежал звонить родным в Россию. Я слышал из коридора, как он кричал что-то по-русски и вроде даже плакал.
- Вот как? – без выражения сказал Рамис, встревоженно разглядывая горящий шрам над аккуратной бровью.
На пару они перевернули тело на спину, и тут вдруг Натан краем глаза уловил нечто необычное, ранее не бросившееся ему в глаза.
- Смотрите-ка. Вы тоже это видите?
Рамис наклонился над трупом, внимательно вглядываясь в то место, куда показывал ему Натан.
На внутренней стороне бедра девушки красовалась узкое темное пятнышко, похожее на растекшуюся кляксу чернил.
- Слишком большое для родинки, и слишком аккуратное для синяка, - продекламировал он задумчиво.
Натан взял лупу и взглянул на пятно поближе. В увеличенном виде оно еще больше напоминало сильно пострадавшую от влаги надпись.
- Татуировка, - почти не колеблясь, резюмировал Натан.
Он чуть отвел правую ногу девушки в сторону, и протер интересующий участок мокрым полотенцем. Внешний слой кожи – эпидермис, мгновенно отслоился. Ткань под ним напоминала испачканную чернилами мокрую гофрированную бумагу.
- Рисунок не различить, - с досадой сказал Рамис. – Придется отправлять в лабораторию.
- По-моему, это какая-то надпись, - задумчиво отозвался Натан. – Вот тут, видите, отчетливо видно завиток. Это заглавная буква. А сама надпись много может значить.
- Может да, а может и не много.
- В любом случае, я проверю, - заявил Натан, потянувшись за скальпелем.
- На удивление быстро ты сегодня соображаешь, - фыркнул Рамис, нахмурив густые седеющие брови. – Мне кажется, или с тобой что-то творится?
- Достаньте, пожалуйста, пробковую доску из шкафа, и формалин, - попросил Натан, проигнорировав последнее замечание.
Кожа эластична. Пришпиливая аккуратно вырезанный фрагмент к твердой плоскости, ее можно было растянуть до прежних размеров, чтобы узор татуировки остался различимым. Что Натан и сделал, осторожно орудуя большими стальными зажимами – подходящих по размеру в лаборатории не оказалось.
- Это надпись, точно, - под ярким светом фонаря рисунок был виден немного четче: так, что в одном месте размытый контур явно тянулся вверх, напоминая заглавную букву. Еще в двух местах сохранились довольно различимые острые уголки, похожие на перевернутую букву «V».
- Посмотри в ультрафиолете, - посоветовал Рамис.
Натан притушил свет и поднес к растянутому на доске кусочку кожи ультрафиолетовую лампу. Ничего не высветилось. Фрагмент упорно напоминал синяк.
- Я думал, татуировочная краска сияет, как неоновые огни, - сказал Натан, зажигая свет.
Рамис покачал головой, извлекая из шкафа большой стеклянный сосуд. Поставив к горлышку миниатюрную воронку, он аккуратно влил туда несколько миллилитров формалина. Сероватая жидкость в пробирке слабо запузырилась, выглядя при этом не слишком приятно.
- Это люминесцентная краска сияет, но ее больше не используют – высокие концентрации йода и ртути вредны для здоровья.
Натан цокнул языком. Кожа, отцепленная от пробковой доски, была опущена в формалин и убрана в холодильник.
- Ну что, может все-таки приступишь к вскрытию? – ехидно поинтересовался детектив, наблюдая за нескоординированными действиями Натана.
Тот потерянно смотрел на распластанное на столе тело, и теребил правой рукой душку очков. Обе щеки у него пламенно горели.
- Конечно, да. Странные у вас вопросы...
- Мне остаться?
Натан пожал плечами.
- В принципе, уже нет необходимости...
Детектив ответом остался явно недоволен, но не стал препираться.
- Не занимайся всякой ерундой, - посоветовал он, на прощание бросая на Натана укоризненный взгляд. – Этим ты все равно не поможешь. Лучше закончи скорее и езжай домой, отоспись.
Когда двери в анатомический зал за ним захлопнулись, Натан подошел к холодильнику, и, вытащив сосуд с формалином, поднес его к свету.
Сероватая жидкость в белых лучах едва уловимо серебрилась. Фрагмент, плавающий в ней, был отчетливо виден, но узор татуировки почти не обозначен. Натан немного повертел сосуд в руках и опустил на стол.
А ведь татуировка затерта. Он это ясно увидел в тот момент, когда они растянули кожу на доске. Отчетливые следы распыленной краски были вовсе не последствием воздействия влаги. Это было явная, предумышленная попытка уничтожить узор. Причем своими усилиями.
Натан схватил телефонную трубку и набрал номер фотолаборатории на шестом этаже. Ему ответил высокий женский голос.
- А, доктор Кори, рада слышать...
- Здравствуйте, Роуз, - Роуз МакЛайан была начальником отдела фотографических исследований, и одной из немногих, кто относился к Натану без зависти, но с уважением. – Я бы хотел направить к вам прямо сейчас фрагмент кожи с поврежденной татуировкой. Там какая-то надпись. Вы же сможете ее расшифровать?

Россия, Москва, 13 июля

На опускавшийся в могилу гроб Сережа смотреть не стал.
Ему и так было тошно до конвульсий. Исподлобья переведя взгляд на Влада, он медленно, один за другим, про себя констатировал факты.
Вот он был ребенком в шестнадцать лет, сущим ребенком, маленьким, с надутыми губками и слабым, почти младенческим румянцем на щеках. Мягкие темные волосы и россыпь родинок на лице. Такой юный и невинный на взгляд... уже тогда в его внешности обозначилась трудно описуемая гамма компонентов, которые составляли слабый, светлый тогда еще оттенок небесности. Восемнадцатилетний Сережа не отдавал себе отчета в том, что анализирует эту мягкую черту во Владькиной внешности, но сейчас ясно помнил, как отмечал про себя быстрый прогресс этой черты. Владик взрослел. Внешность его менялась – становился длиннее нос, больше глаза, поменяли свой цвет волосы, родинки на щеках сильно поблекли, кое-где даже сливаясь с цветом кожи. Но то самое неясное, что Сережа столько раз отмечал и определял, как «ангелоподобность», во Владике росло вместе с ним, перегоняя все этапы развития. Это была то ли искристость черных зрачков, которая напоминала пронзительный свет, бьющий в лицо прямо из глубины глаз. То ли нежная плавность его черт, перенятая им скорее всего от матери. Кстати, при том, что Владька был до ужаса похож на отца, он умудрялся сохранять свою обособленную прелесть этого сходства – в угловатых линиях бровей и носа, например, всегда блуждала некая молочная сглаженность, которую Влад ведомым ему одному способом создавал спокойными улыбками, наигранной хмуростью и надутыми щечками. Сереже с трудом представлялось, что уже тогда Владик занимался с кем-то сексом.
Этот ангельский шлейф, заставляющий любого общающегося с Владом человека внимательно щуриться, подсознательно гадая, правда ли у этого мальчика такой святой облик, или это только усталые глаза влияют на восприятие, - вырос вместе с ним до объемов огромного невидимого облака. Влад, источающий свет, стал совсем взрослым, при этом оставаясь совсем юным, и – что самое поразительное, - искренним и чистым, как слеза. Сережа порой заглядывался на друга, с чисто эстетической точки зрения любуясь им. Он слегка завидовал этому умению Влада казаться людям маленьким божеством, и, любуясь им изо дня в день, и все сильнее погружаясь в окружавшее Влада облако, потихоньку влюблялся. Только сам он об этом не догадывался.
Все это стало понятно Сергею только сейчас – на кладбище, на похоронах их общей подруги, в окружении незнакомых людей, под чей-то уже нескрываемый горький плач, под шум дождя и запах мокрой земли. Он любил Влада давно, всегда, с самого детства, не отдавая себе в этом отчета. Прискорбно. Более прискорбного и вообразить нельзя.
А самое удивительное заключалось в том, что сейчас, глядя на Влада Топалова – сольного артиста, мелированного блондина с туннелями в ушах, с совершенно отцовским носом и сжатыми в тонкую ниточку губами, с размашистыми татуировками на руках, со стройным накачанным тренировками телом, - он видел, отчетливо видел, что никакого облака нет. Просто нет, как будто и не было никогда. Как будто оно растаяло. Быть может, его-таки искоренили старательные стилисты, изо всех сил ломающие Владика под Владислава Топалова, суперзвезду российского шоу-бизнеса. А может, ушло само, испарившись тихонько в одно прекрасное утро, когда Владик проснулся уже совсем взрослым... может быть, это были только детские впечатления?
Но в эту же минуту Сергей ясно понял, что любит Влада... а, значит, облако тут было ни при чем.
«Ты, главное, улыбайся. Тупо смотри и улыбайся, как будто тебе искренне смешно» - горячий шепот на ухо, обжигает дыханием, и тут же отклоняется, продолжая ритмично жевать ментоловый Орбит.
«Что это еще за статьи про пьяные выходки?» - как сквозь радиопомехи в голове гремит голос Михаила Генриховича, на лицо плотно приклеена одуревшая улыбка – это Влад научил его такому фокусу. Как научил – непонятно, ведь сам он так делать не умел. А может, просто не хотел. У него вместо улыбки всегда ленивая ухмылочка избалованного ребенка. У каждого из них свой правильный метод воздействия на отца. – «Что еще за стоны из-за дверей номера?! Кто дал право тащить проституток в гостиницу?!»
Глаза лезут на лоб, когда вспоминается, КАК кричал Влад в ту самую ночь. Когда проклятые журналисты подслушивали ради своей вшивой статейки, у них, должно быть, тоже глаза из орбит вылезали.
«Пап, да ты че, в самом деле?» - запах ментоловой жвачки достигает обоняния даже с другого конца дивана. – «Какие проститутки? Чтобы я – с девками?» - в голос усмехается, закидывает ногу на ногу. – «Меня бы Тара убила, ты что, не знаешь?»
Судорожное сглатывание. Улыбка на лице еще шире и еще глупее, взгляд в пол, чтобы казалось, что тоже смешно.
«Я вообще в полдвенадцатого спал уже» - и даже голос не дрожит. Молодец. МХАТ не прошел даром.
Влад смотрит куда-то вбок, скосив взгляд, и, хотя его лицо не меняется, отчетливо видно, что в глазах плещется помесь удивления и неприязни. Такая истинно топаловская манера смотреть – молча, весомо и целеустремленно испепеляя взглядом. Наследственная.
Сергей машинально посмотрел в ту сторону, куда исподлобья уставился Влад. И к горлу в секунду подступила икота.
Как кстати он ее вспомнил, ну надо же. Просто к месту и ко времени. Когда и где бы тебя ни вообразили, там и появляешься, да, мисс Джерард? Холодными клещами кто-то потянул за душу, - до того больно, что Сережа прикусил губу.
В него впился неожиданный, долгий взгляд. Глаза. Огромные, голубые, под ободком длинных ресниц. Истязающие. Эти глаза начисто гасили сознание. Как когда-то прежде, по-зверски, с ненавистью, с неистовым костром соперничества внутри. Высокая фигура в кожаных черных брюках и куртке. Руки скрещены на груди. На лице – ни тени страдания, только резкая, упрямая неподвижность мимики. Молодец. Стойкая девочка.
Конечно, распухшее от бессонницы и сдерживаемых слез лицо Лазарева было отмечено сразу, отчего она едва различимо скривилась – то ли с отвращением, то ли с торжеством – Сережа не понял, да и не вдумывался особо. Медленно кивнул и постарался отвести взгляд от нее; но почему-то не вышло. Девушка смотрела пристально и в упор, так, словно и Аля, и зарываемая могила перестали для нее существовать, - только один Сережа остался в центре внимания.
Боже, не похороны, а спектакль какой-то...
Люди один за другим стали подтягиваться к могиле, чтобы бросить в нее горсти мокрой земли. Сергей вытянулся в струнку, силясь разглядеть Влада, но тот пропал в ожившей толпе. Зато фигура Джерард замаячила в непосредственной близости. Сергей отодвинулся подальше, укрываясь за чьей-то могучей спиной.
Пересекаться с Тарой здесь, сейчас... разговаривать с ней... это было выше его сил. Сергей чувствовал, как от усталости и непонятного страха, застрявшего занозой в душе, подкашиваются ноги. В том состоянии, в котором находился сейчас он, единственно правильным действием было поехать домой и рухнуть в кровать, часов на десять или на двенадцать. На крайний случай, выпить много-много горячего кофе и снова погрузиться в работу, отгоняя от себя мысли о сегодняшнем дне. Проглотить все, что чувствовалось. Закопаться в суете...
Но никак не разговаривать с Тарой Джерард. Только не с ней.
- Лазарев? Неужели это ты.
О, черт. Вот она – гибель. И причина невралгии.
- Я подумал, может, мне это показалось... – сказал он по-английски, оборачиваясь. Нет, не показалось. Вот она – Джерард. Лицом к лицу.
- Здравствуй, - девушка протянула ему тонкую загорелую руку.
Секундно мелькнула мысль о галантном поцелуе, но тут же испарилась с глухим щелчком. Сергей сухо сжал узкую ладонь в своей и растянул губы в улыбке.
- Привет, Тара, - немного помедлив, он отпустил руку и добавил: - Как давно не виделись, правда?
Тара взглянула на него с беспричинным, как подумалось Сереже, превосходством.
- Правда. Давно. Как у тебя дела?
- Чудно, - Сережа высоко поднял брови и чуть скривился.
Тара не изменилась. Она стояла перед ним такая же высокая, с тяжелыми кудрями черных волос, с аккуратным личиком и безупречной фигурой. Только ненависть на дне темно-голубых глаз теперь была тщательно задрапирована безразличием, или чем-то вроде того. Сергей не мог долго за этим следить.
Он отвернулся к могиле, которую трое ребят в грязных куртках, орудуя лопатами, уже практически сровняли с землей. Что-то было в этой картине невероятное, недостойное веры. Что-то такое трагическое – настолько, что, казалось, землю стремительно накрывала огромная черная тень неба. Будто умер целый мир. Как будто эти люди с лопатами хоронили целую эпоху, главных героев в которой почти не осталось. Последний из них лежал в белом гробу, зарытый на глубине нескольких метров. Остальные же умерли уже давно – если не физически, то духовно. Вот только поминок по этим людям не справлял никто, с тоской подумал Сережа. Ни по нему, убитому собственными мыслями, ни по Владьке, истинное и живое в котором жестоко вытравили стилисты, всякого рода пиар-агенты и прочая нечисть. Никто не сожалел о том убитом, что между ними горело когда-то обжигающей лавой непроизносимых эмоций, и было погребено под снегами зимы 2005-го. Даже о Топалове-старшем, в котором все человеческое умерло уже давно, никто не вспоминал.
- Как ты узнала? – глухо спросил Сергей, не поворачивая головы.
- Михаил звонил, - не менее глухо отозвалась Тара. – Поверить не могу... бедная девочка…
Сережа с интересом повернулся к собеседнице. Ему показалось, или в ее тоне действительно проскользнули нотки искреннего сожаления?
- Слушай, а ты еще что-нибудь знаешь... ну, про это. Про убийство.
- А ты что знаешь? – с подозрением спросила Тара.
- Ну... – Сережа пожал плечами. – Мало... знаю, что ее нашли на каком-то корабле в Америке. Мне больше ничего не сказали. Я только вот ума не приложу, как это все могло случиться... Почему Америка? И корабль? И вообще... За что... Как...
Он покачал головой. По сетчатке глаза расползались черные тени.
- Она экзамены в Университет летела сдавать, - раздался голос Тары над ухом.
Сережа повернулся. Его встретил голубой лед ее взгляда.
- О чем ты? – он поморщился: мысли толпились в голове, сбивая друг друга и недовольно шипя, - Какой Университет? Она же училась в Лондоне... рядом с матерью...
- Она бросить решила, - невозмутимо ответила Тара. – Как только матери сделали операцию и она пошла на поправку. Она ненавидела свой колледж.
- Дай угадаю, - пробормотал Сергей. – Ехала пробоваться на актрису? Да?
- Догадливый, - ухмыльнулась Тара.
- Ты надоумила? Все-таки удалось... чтобы она туда поехала...
- Ну-ну, - Тара предупредительно вскинула руку. – Не вздумай только обвинить меня в ее смерти.
Сергей отвернулся, закусив губу. В груди закипала, булькая, лава ярости.
- Когда ты видела ее в последний раз? – спросил он, не оборачиваясь.
За спиной раздалось неопределенное хмыканье.
- Ну, на съемках клипа. Она приезжала туда вместе с нами... А что?
- Что? – Сергей стиснул зубы. – Ничего. О каком клипе речь?
- «Как же так может быть»... Неужели не догадался?
Он мысленно треснул себя по лбу. Ну конечно. «Как же так может быть». Одна из последних сокрушающих задумок Михаила Генриховича как продюсера Smash. Чередой таких вот унижающих, вызывающих, смеющихся в лицо идей он будто хлестал Сережу кнутом целый год сразу после распада группы. И молча трясся от удовлетворенности и чувства мести.
- Расскажи мне... – он сдавленно сглотнул, - расскажи мне обо всем. Как... она погибла... и... про корабль...
Тара самодовольно поджала губы, всем видом выказывая собственное превосходство.
- Корабль, - начала она, вдосталь насмотревшись в потерянные глаза Сережи, - причалил у берегов реки в Виргинии пять дней назад. Не помню точно, но, кажется, приплыл из Нью-Йорка. Утром того дня рабочие порта разгружали контейнер и наткнулись на труп среди коробок. Через пару часов туда приехал местный судмедэксперт и вытащил тело наружу. По его заключениям – Алю избили до смерти, - на ее имени она понизила голос. - В то самое утро она должна была прилететь в Виргинию, на самолете из Москвы. Влад ее должен был встретить там.
Сережа ошеломленно слушал ее, и чувствовал, что через пару секунд ноги перестанут слушаться, и он свалится в обморок прямо здесь.
- Как же ее опознали, - проронил он через силу, поднимая на нее взгляд.
- О, - Тара с тяжестью посмотрела на один из крестов рядом с собой. – Там произошла какая-то жутко путанная история с тем судмедэкспертом и Владом. Что-то вроде того, что они столкнулись в полумиле от места, где нашли ее... тело.
- С Владом?! – не сдержавшись, изумился Сергей.
- Да, это странно, - согласилась Тара. – Но такова уж судьба. Если бы этой встречи не произошло, она так и лежала бы у них в морге... и... ну ты понимаешь...
Странно это все, подумалось Сереже. Откуда там было взяться Владу? В Виргинии. Да еще у какой-то реки. В том самом месте, где только что отыскали тело Али... да еще и узнать про труп. Как-то это все нереально...
Хотя смерть Али тоже реальной нельзя назвать. По крайней мере признать для себя очень сложно.
- Одного только никто не может понять – как ее тело оказалось в запломбированном контейнере, приплывшем из Нью-Йорка, да еще в тот момент, когда она, по идее, еще должна была находиться в России.
Сергей не ответил, потому что метрах в пяти от себя внезапно снова увидел Влада.
Топалов неслабо вымок за те минуты, что находился вне поля зрения Сережи. Зонта в его руках не наблюдалось, Михаил Генрихович же пропал куда-то со своим. Влад стоял недовольный, одной рукой обхватив себя за талию, второй крепко прижимая к уху телефонную трубку, и о чем-то раздраженно спорил с невидимым собеседником.
- ...не успею тогда, ясно?.. – донеслось до Сережи.
Внутри все сжалось от звука родного голоса... сердце часто забилось о грудную клетку, и погнало кровь к вискам.
Влад, между тем, еще что-то требовательно сообщив трубке, спрятал мобильник в карман, плотнее запахнул куртку, и направился к выходу с кладбища, где его, должно быть, - подумал Сережа, - ждала машина. Не успел он сделать и десяти шагов, как со спины его нагнал коротко стриженный мужчина в черном пиджаке. Дернув Влад за плечо, он молча раскрыл над его головой большой зонт с какой-то надписью, и вместе с ним зашагал к чугунным воротам.
- А с ним у тебя глухо, да? – вдруг спросила Тара, о существовании которой Сергей за эти несколько секунд уже успел забыть.
- С кем? - без выражения отозвался он, гладя в спину торопливо удаляющимся Владу и Денису.
- С кем? – саркастически переспросила Тара. – Тест на идиотизм?
Сережа повернул к ней голову.
Какого черта... все происходящее не слишком вписывалось в формат его привычного мышления. Тара... рядом с ним, в нескольких шагах от него... что-то говорит, что-то думает... ехидный тон? Снова? От нее? Сережа широко раскрыл глаза.
- Какого черта ты хочешь узнать? – собственное шипение поразило его самого.
- Ничего нового, - парировала Тара. – Просто интересно, действительно ли вы не трахаетесь уже полтора года. Или это только хорошо сыгранный спектакль.
- Мне кажется, это не совсем твое дело.
- Да ладно тебе. Когда это было не моим делом? – Тара широко улыбнулась, обнажив ряд белоснежных зубов.
Сергея передернуло.
- Всегда. Только для тебя не существует рамок, за которые нельзя соваться, к сожалению.
Тара смерила его насмешливым взглядом и заправила волосы за уши. Темно-серый зонт в ее руках подался назад, открывая точеные черты идеального лица. Все в нем осталось прежним – и контур греческого носа, и разрез глаз, и контур бровей, и манера сжимать губы в ниточку, - все это осталось таким же, как и тогда, давно, в то далекое время, когда Сергей ненавидел эти тонкие губы за то, что они так или иначе имеют право касаться губ Влада. Его Влада...
- Он опаздывает на самолет, - вдруг проронила Тара, поигрывая серебристой ручкой зонта.
Сергей дернулся, будто его ошпарили.
- Кто?
И эта манера выплевывать неожиданности, без всякого перехода от предыдущей темы, осталась у нее прежней. И он, Сергей, по-прежнему реагировал на это будто маленький ребенок.
- Топалов, - как ни в чем не бывало ответила Тара. – У него самолет через час или около того. Он и на похороны-то приехал, жертвуя оплачиваемым временем там, - она неопределенно кивнула куда-то в сторону.
- Самолет... – на автомате повторил Сережа, глядя туда, где только что стоял Влад. Казалось, в воздухе улавливался его аромат... не аромат его парфюма, а аромат тела, который Сергей всегда чувствовал.
- Самолет. Насколько мне не изменяет память, вечером у него важные съемки.
Сознание зацепилось за слово «съемки». Первым, что пришло в голову, была репетиция спектакля через два дня, о которой он едва не забыл. И только через несколько секунд сознание выдало главный вопрос.
- А что за съемки?
Тара усмехнулась уголком рта. Напористое любопытство и беспросветное неведенье Сергея явно доставляло ей удовольствие.
- Он ведь снимается в реалити-шоу в Америке. Не говори мне, что ты не знал, - ухмылка мгновенно превратилась в издевательскую.
- А почему я должен хоть что-то про него знать? – огрызнулся Лазарев.
- Ах, Боже мой, какая отгороженность, - рассмеялась Тара. – Я бы не сомневалась, что это блестящая конспирация, если бы не была уверена, что он тебя знать не хочет. Ладно, не кипятись, - она насмешливо вскинула руки. – Успокойся. Не будь таким впечатлительным.
- Что за шоу? – сквозь зубы спросил Сережа.
Он уже был готов начать психовать.
- «Парадайз Отель». Транслируется только в США, по шестому каналу. Слышал?
- «Парадайз Отель», - повторил Лазарев задумчиво. – Это то самое... в котором ты когда-то снималась?
- Молодец, хорошая память, - самодовольно произнесла Тара. – Только, знаешь, ему, по-моему, эти съемки куда более нужны, чем были мне.
Сережа молчал. Насколько он знал, то реалити шоу было неплохо востребовано на телевидении в период, когда одной из участниц была Тара Джерард. Тогда им с Владом была дарована долгая передышка от бесконечного присутствия ее в их отношениях. Каким только образом сейчас туда занесло Влада?.. Хотя... если углубиться в размышления, ответ на этот вопрос не составит труда отыскать. Быть может, их будет даже несколько.
- Здесь, в России, эти съемки не афишируются, - добавила Тара, покрутив ручку зонта. – Надо думать, до определенной поры. Но сейчас уже финальный этап... и, знаешь, у Влада есть все шансы выиграть. Представляешь, как это повлияет на его западную карьеру. Не говоря уж о российской.
- Откуда ты все это знаешь? – с нажимом произнес Сергей, чуть помедлив.
- О, - фыркнула Тара. – Ну, со мной-то он, в отличии от тебя, общается.
- А, ну да, - Сережа смешливо поджал губы. – Не вешай мне лапшу на уши. В жизни не поверю, что он делится с тобой своими творческими планами.
- А тебя никто и не просит в это верить, - огрызнулась Тара.
Из глубины ее зрачков медленно проступала чистая, ледяная, и такая знакомая ненависть. Сергей усмехнулся. Недолго же ты продержалась, разыгрывая из себя актрису. - Знаешь, чего я никак не пойму, - задумчиво произнес он после длительного молчания. – Как же его не задержали в этот день, как свидетеля? Ну, там, до выяснения обстоятельств...
- Хочешь сказать, как подозреваемого, - ухмыльнулась Тара. – У того врача была такая мысль, когда Влад без разговоров опознал труп. В конце концов, они же встретились в двух шагах от проклятого корабля. Вот только у Влада были съемки в предполагаемый день убийства. Два десятка человек плюс съемочная группа – алиби железное, не находишь?
Сережа мысленно содрогнулся. Слова «убийство», «алиби», «опознание», и «труп» никак не вязались у него в голове с образом Влада. Из этой смеси выходило нечто отвратительное, даже устрашающее – до дрожи в коленях.
- Что, несладко стало? – вежливо поинтересовалась Тара, заглядывая ему в глаза – впрочем, без особого интереса.
Сергей явственно скрипнул зубами.
За спиной послышались встревоженные голоса – разом заговорили сразу несколько десятков человек. На гомон обернулись и остальные, стоявшие поодаль. Раздались испуганные вскрики – один за другим, быстро сливаясь в оглушительный гул.
- Скорую вызовите!
- Что-то с сердцем...
- Надо воды...
- Что с ним?
- Звоните срочно в скорую!
Сергей обернулся.
В перепуганной толпе с тяжестью осела на землю фигура Виктора Владимировича Смолина. Поддерживаемый чьими-то руками, он закатил глаза и запрокинул голову, явно теряя сознание. Сережа дернулся с места, повинуясь первой стукнувшей в голову мысли – спасти. Вытащить. Помочь. Но в ту же секунду за плечо его схватила чья-то рука. Лазарев застыл с открытым ртом, продолжая смотреть на Виктора Владимирович, зажатого в плотное кольцо людей. Жуткая бледность разливалась по его широкому лицу, что не сулило ничего хорошего. Сережа окостенел.
- Спокойно, - голос Тары за спиной пробежал легким холодком по лопаткам. – Не дергайся. Все равно ничем не поможешь. Сейчас приедут из больницы.
Скорая действительно появилась на удивление быстро. Разгоняя раззевавшуюся толпу, двое в белых халатах подскочили к потерявшему сознание Виктору Владимировичу, быстро осмотрели его, и увезли в надрывающейся сиреной карете скорой помощи.
- У него уже давно с сердцем неладно, - заметила Тара, задумчиво глядя вслед уносящейся Газели. – Наверно, сегодняшний день стал последней каплей.
Сережа ошарашенно окинул ее взглядом. Лицо непроницаемое, холодное. В глазах – густая тяжесть, - следствие разве что плохого сна, но никак не переживаний и волнений. И в то же время... она, как тайник драгоценных фактов. Как сгусток информации, которой он, Сережа, сейчас жаждал обладать больше всего на свете. Понимание этого обжигающей лавиной вдруг обрушилось на голову, до звона в ушах.
- Слушай, Тара, - он нервно сглотнул, изо всех сил выдерживая каменный взгляд голубых глаз. – А ты... ты здесь надолго? Может, съездим, пообедаем куда-нибудь?
В отражении ее зрачков едва уловимо скользнула тень удивления. А потом – недоверия.
- Зачем? – был лаконичный вопрос.
- Я и сам толком не знаю. Просто... Да или нет?
Тара подозрительно сощурилась. Потом в чертах ее обозначилась тень спокойствия, и она медленно кивнула.
- Если так хочется. Завтра. В три часа.
Не отдавая себе отчета в действиях, Сергей облегченно вздохнул.

США, штат Виргиния, Институт Криминалистики и Судебной Медицины, 14 июля

В лаборатории Роуз МакЛайан ассистировали два молодых практиканта – оба на голову выше Натана, с коротко остриженными волосами и глазами навыкате. Возможно, такой эффект вызывала долгая работа с осторолучевыми светофильтрами. Тот, что постарше – Марк, кажется, - пожал Натану руку, лишь только тот вошел в лабораторию. Второй, - Натан не знал его имени, - возился в углу со снимками, и лишь кивнул в знак приветствия.
- А где Роуз? – спросил Натан, убедившись, что начальницы отдела в лаборатории нет.
- Поехала в Управление с отчетом, потом у нее, кажется, встреча с мэром, - ответил тот ассистент, что был постарше.
Второй только снова закивал, не отрываясь от своих снимков. Натан тяжело вздохнул.
- Что-нибудь выяснили по поводу моей татуировки?
- Да, мы вчера с Ником весь вечер над ней корпели, - тот, что постарше, указал на второго практиканта, который упорно не поднимал глаз от работы.
- И что? – нервно спросил Натан, покусывая губу.
- Настроили четкость, насколько могли, - ответил Марк. – Я сейчас вам все покажу. Что именно там написано, решать вам.
Натану не понравилось, каким тоном тот сказал последнюю фразу.
Парень плюхнулся в кресло, и подкатился к небольшому металлическому шкафу-холодильнику. Света в нем не было, зато оттуда здорово несло химикатами. Марк осторожно достал хирургическую кювету, накрытую салфеткой - в кювете покоился тот самый кусочек кожи с крохотной татуировкой, который Натан срезал с тела Али Смолиной.
- Изображение слишком маленькое, чтобы хорошо различить контуры. Под увеличением оно сильно расплывается, - вещал практикант, снимая салфетку и выкладывая доску с пришпиленным кусочком на рабочий стол. – И еще вы были правы – оно сильно затерто. Его пытались уничтожить.
Марк поставил на стол угрожающего вида камеру, подключил ее к компьютеру, и положил фрагмент под нацел объектива. На мониторе включилась программа отображения, и четкое изображение татуировки возникло во весь экран. Натан осторожно приземлился на стул, стоящий возле самого монитора и надел очки.
На изображении были отчетливо видны темные точки вокруг надписи – следы сильного трения, исказившего рисунок почти до неузнаваемости.
Марк направил луч по косой и настроил камеру на черно-белое изображение. Потом он начал крепить к объективу разные светофильтры. Синий не дал никаких результатов, но, когда он поставил красный, надпись на коже обозначилась так ярко и отчетливо, что стало видно даже не попавший под затертость острый уголок буквы.
- Более четкого изображения не получится, - сказал Марк.
Он сохранил изображение на жесткий диск. Специальная программа позволяла различать около двухсот оттенков серого цвета, невидимых невооруженным глазом. Натан склонился над монитором, по которому Марк неистово щелкал мышью, меняя контрастность и яркость и корректируя очертания. Вскоре стали видны поры кожи, а потом Натан заметил и пунктир, оставленный татуировочной иглой.
- Давайте теперь попробуем расшифровать, - сказал Марк, разделяя изображение на равные квадратные части.
Натан достал из кармана халата блокнот и открыл его на чистой странице. В глаза, как назло, полезли проклятые волосы.
- Вот смотрите, - Марк вывел на центр экрана крайний участок надписи. – Вот тут, где завиток... похоже на соскок иглы. Криво выведена петля. Дальше, вот, линия идет плавно... волной... вправо, - он слегка сдвинул изображение, - и соединяется с крошечным овалом... да... определенно овал. А, я понял, это «а»! – Марк радостно ударил ладонью по столу. – Вторая буква... вот тут хвостик от нее...
Натан быстро вывел «а» на бумаге и нетерпеливо воззрился на монитор.
- Сдвиньте влево, - попросил он.
- Эта первая... это похоже на заглавную «D», - пробормотал Марк, фиксирую картинку.
- Это не «D», - возразил Натан. – Точки наверху – это не размытость контура. Это следы затертости. «D» соединяется с «а» не так... вот, - он указал пальцем на экран. – Плавная линия снизу ведет к основе «а». Значит, это не «D».
- Это «L»! – догадался Марк, снова стуча ладонью по столу.
Он несколько уменьшил изображение. Теперь заглавная буква действительно напоминала причудливо вычерченную «L».
- Вернитесь к прежнему размеру, - Натан прищурился сквозь очки. На линзах плясало яркое отражение монитора. – Вот тут... следующая буква размыта до неузнаваемости... а после нее... овал и хвостик... тоже «а».
- Похоже на то, - согласился Марк, сдвигая картинку вправо. – Тут у нас что? Похоже на... «w»... очень приблизительно...
- Вот тут, - заговорил Натан, водя пальцем вдоль расплывчатой линии. – Вот тут вот что-то не то... это не «w»... у «w» нижние края касаются контура строки. А тут... правый край чуть ниже левого, слева мелкая волнистость, чуть приподнята.
- Может, это такой подчерк? – пожал плечами Марк.
- Подчерк действительно своеобразный. Только вот он как раз-таки идеально ровный...
- Тогда что это за буква может быть? – Марк запустил ладонь в короткие волосы.
- Давайте методом перечисления, - предложил Натан. – Согласные. «Q» не подходит... «g» тоже не напоминает... «h»... нет. Нет верхнего хвоста, да и двойной волны там быть не может. Может, «r»?
- Точно, «r»! – воскликнул Марк, щелкая мышью. Надпись снова уменьшилась. – Определенно вы правы.
Пока Натан вписывал букву в блокнот, он подвел изображение на мониторе к новому квадрату. Спустя еще несколько подобных маневров, на блокнотном листе красовалась надпись, крупными буквами нацарапанная на всю страницу.
- Итак, что получается? – Натан взглянул на свои записи, где вряд было выведено теперь уже семь букв. – L, A, Z, снова А, R, E и V.
- La-za-rev, - прочитал Марк по слогам, отчаянно щурясь через плечо Натана. – И что бы это, по-вашему, могло значить?
- Что значит, не могу сказать, - протянул Натан задумчиво. – Но, кажется, это фамилия...
- Странная фамилия, - заметил Ник, возвращаясь к своим снимкам.
- Русская, - бормотнул Натан, сворачивая блокнот и поднимаясь со стула. – Спасибо вам большое. Вы очень помогли.
- Всегда пожалуйста, мистер Кори, - немного растерянно улыбнулся Марк. – А вы что, уже уходите?
- Передавайте привет Роуз, - с этими словами Натан Кори покинул фотолабораторию.

продолжение...