РАССВЕТ
Потихоньку близился рассвет, в ушах звенело, а шорохи вокруг так и оставались шорохами. Но все же когда сидишь долго в кромешной тьме почти посреди леса, то быстро приближающийся рокот двигателя дает повод запаниковать. Признаю, я поганый трус, это факт, сам карулил тачилово, а услышав его приближение, решил дать деру, и вправду, единственным моим желанием стало пропасть к чертям в тартарары. Но не все кончается плохо, что плохо началось.
Услышав гул мотора, я присел перед открытой дверью, из которой торчали ботинки спящего котика, и морально подготовился разбудить его и вместе драпануть в лес, честное слово, у него-то нервы цельнометаллические, казалось мне.
Тут он приподнял голову и объявил, что давно не спит, и спросил, какие у нас теперь будут планы. Я в очередной раз шарахнулся от неожиданности. Он, оказывается, не спал вообще, так, лежал с закрытыми глазами. А шум все приближался, потом внезапно смолкнув. Мне это, честно, не понравилось. Бэтмены тоже так пропадают – тихо и без следа, а потом ты лежишь в канаве с проломленным черепом, а если повезет не сдохнуть, становишься коматозником, неизвестно еще, что лучше.
Я протянул Blacky руку, помог выбраться с сиденья накренившейся тачки. По-моему, он забыл о маленькой аварии и, вроде, не сильно печалился по поводу железного коня. Он замерз, прижался ко мне, отогреваясь, мы стояли, прислушивались. Тишина. Мертвая. Только голоса тихие вдали.
Когда по небу промелькнул луч света, исходившего от мощного переносного фонаря, я не выдержал. Мы драпанули с такой прытью, что сердце чуть не выскочило из груди. По пути я умудрился три раза подвернуть ногу до адской боли, но пришлось сжать зубы и продолжить бегство. Sergio разогнался не на шутку, летел как пуля, подгоняемый, как и я, страхом и паникой.
Мы отдышались, только добравшись до хвойной черноты, стало так темно, что не было видно неба. Мы шли на ощупь, прижавшись друг к другу, чтобы не посеяться. Громко говорить было страшно, поэтому мы шептали слова взаимной поддержки, клялись не расставаться, если выберемся живыми из переплета, он сказал одну вещь, которая меня поразила до глубины души, что его никто никогда искренне не любил и он сам тоже. Я спросил, что значит "сам тоже": не любил никого искренне? Он ответил, что и это тоже, и себя не любил сам, а теперь стал к себе как-то более трепетно относиться. Я услышал в его словах иронию. Шутник, я-то серьезно. Оказывается, и он говорил серьезно, просто не привык кидаться такой сентиментальной ерундой...
Все, пора настала остановиться, дальше идти бессмысленно. Я включил мобилу, она еле-еле воскресла, проклятые батареи всегда дохнут не вовремя, набрал номер Стейтса, в душе молясь изо всех сил. Гудок, гудок, гудок, гудок...
«Стейтс, дружище, ты жив, я...» – мне договорить он не дал, заорав во всю глотку: «Плотти, Плотти, все супер, супер, Плотти! Я тебе сто лет названиваю, куда вы запропастились, свинятины!? Черт побери, родной, никогда не думал, что буду так рад слышать твой прокуренный голос. Плотти, где вы, tell me по-быстрому…»
Значит, не все пропало. Я стал ему путано объяснять, что мы где-то в лесной глуши, драпанули как зайцы от лучей фонаря и шума двигателя.
Он расхохотался, снова оглушив меня: оказалось, что старина Стейтс с Vladdy отправились на наши поиски и пытались привлечь внимание с помощью фонаря. Эх, знать бы раньше, мы проплутали по лесу не очень долго, светало, и забрезжившее солнце помогло нам найти дорогу, ибо Стейтс находился как раз со стороны восхода.
Когда мы выползли на опушку, казалось, что счастью нет предела, бросились обнимать друг друга, как сущие дети. Я, правда, до безумия был рад видеть Стейтса и его конфетку, а уж как они обрадовались нам.

NEXT BEST THING
Слава богу, в придорожном ларьке подавали горячий кофе, – это было единственное, что могло отогреть наши мысли и тела. Мы с комфортом устроились с Blacky на заднем сидении, стало тепло и уютно, я, наконец, смог прийти в себя и привести в чувство Sergio, который был рад комфорту едва ли меньше меня. Мы по-дурацки хохотали, пока Стейтс, тоже гогоча, рассказывал вместе с Vladdy об их злоключениях.
"Вы, сладкие, не поверите, это была такая подстава. Короче, вы пропадаете после звонка о погоне. Ты, Плотти, хоть и тупишь часто, но в тебе как в водиле я уверен на все сто, хоть ты на свое тачилово еще не накопил. Кстати, почто малышу авто расплющил, нелюдь? Ну, ты даешь. Такие колеса были, что ж ты накурился-то, дурашка? Ладно, разберетесь потом сами.
Так вот, вы пропадаете, все глухо, я перестаю думать о чем бы то ни было, кроме дела. Подкрадываемся мы к месту "икс". А там пусто, правда, там никого, ничего, ни хера просто нет. И кейс. Кейс стоит одиноко. Ну, я Vladdy оставил на шухере в тачке, чтобы следил во все глаза. И если что, шел на помощь. Кстати, милый мой, ты просто the best of the best. Дай, я тебя чмокну, вот так. Да, я тоже, я знаю...
Подхожу к кейсу, а вокруг не видно ни зги: выколи глаза, выброси и забудь. Ну, я делаю вид, что отлить пристроился. Смотрю, подкрадывается на наш же манер тачилово из-за деревьев. Выходит пацан в траурном одеянии и направляется ко мне. Я думаю, что поздно драпать, буду под «дурку» косить.
Кошу. Он подходит, спрашивает, что я здесь забыл. Я говорю, что забыл поссать, если ему не видно. Тот молчит. Стоит рядом. Долго. Я уже все, не могу, больше нет сил, пора либо сваливать, либо принимать агрессивные меры. Этот козел достает пушку и велит мне убираться, куда глаза глядят. Тут у меня звонит телефон, я снимаю трубу, а это Vladdy. Кстати, мы же тебя обули на мобилу, у тебя что, вторая заныкана? Ух ты, моя умница....
А он и говорит мне, что это шестерка распоследняя из последних у его отца, и что его можно легко развести, потому что он свежак и всего боится. И добавляет, что сейчас подойдет и все разрулит.
Подошел, наглый сразу такой стал, да, милашка? Руки в брюки, ты что типа, лезешь, "чо приперся" и так далее... Пацан оторопел, хлопает глазами, что сказать не знает. А Snowy ему продолжает втирать... Тот все и выложил. Что ему велено кейс отвезти в указанное место и проследить, что будет дальше. Ни во что не вмешиваться, но обо всем доложить.
Ну, любовь моя ему и лепит. Что кейс он, Vladdy, забирает, привет семье и что к вечеру будет дома. Но чтобы пацан не смел вообще ничего говорить отцу. Тот еще громче ушами хлопает. Тогда Vladdy открывает кейс, не по-детски набитый пачками зеленых и сует одну из них пацану. Причем велит ему убираться поскорее и дуть в свой Мухосранск к мамочке, чтобы духу его здесь не было, но сначала отзвониться папаше, сказать, что кейс оставил и ждет пока что.
Пацан, шестерка точно, на деньги повелся: надо же, Плотти, не только задницу можно купить, но и целикового человечка, коли он такой лох. И тут Vladdy почти довел меня до истерики, достав пушку. Ты, говорит, пацан, не парься, я тебе прострелю ногу, скажешь, что сражался, как истинный боец. И стреляет с бедра. Улет. Пацан падает на спину, держась за простреленную ляжку, и орет что есть мочи, думать забыв про собственный ствол.
Я окаменел просто... Вот такой у нас Vladdy: и мобилу заныкал, и пушку у меня стащил. Ловкие ручонки, тоже кино много смотрел в детстве, молодчинка!
Ну, мы забрали кейс, вызвали пацану «скорую» и укатили. Теперь ищем вас уже который час. Вот и встретились...»

Здесь я опять отступлю от моего рассказа на три шага в сторону. Я не говорил вам, что за человек Стейтс. То есть я описывал его, приплел пару баек. Но, честное слово, все это полная лажа по сравнению с тем, что он за человек внутри. Душа компании, рубаха-парень, не знающий тоски и скуки, у которого внутри бьется горячее сердце, способное вместить целый мир. Я даже расскажу вам про него одну короткую занятную историйку.
У Стейтса была девушка, girlfriend почти невеста, эта тварь божья не пропускала ни одних брюк, вы меня понимаете. Было это давно, еще когда мы с ним пытались учиться на лажовых специалистов и еще не знали про себя, что мы не для всяких там девок предназначены. Он мучился сильно, когда понял, мне было как-то легче, я спокойно воспринял расклад судьбы, что еще делать.
Девицу эту он бросить все не мог, совесть заела, мать его. Она извела Стейтса в конец, открыто спала со всеми подряд и начала уже намекать на гейство, потому что трахались они редко, издевалась, стерва такая. Так вот у девки случился залет от одного чмошника, который ее благополучно прокинул. Не поверите, Стейтс был единственным, кто помогал ей, когда после операции у нее осложнения начались, и она чуть не подохла. Жил у нее месяц, пока она отходила. Сука, правда, забыла всю его заботу, как только оклемалась, но к тому моменту мы со Стейтсем уже «встречались», и я постарался оградить его от продолжения отношений с этой долбанной истеричкой. Она потом от передоза откинулась, и не могу сказать, чтобы я долго горевал… Я это к тому, что Стейтс – мировой парень, золотые руки и умнейшая голова, никак не меньше.

WE’RE BACK
Конечно, вернулись в Москву не сразу. Решили перекантоваться полдня в том самом домике времен Второй Мировой, с которым у всех нас были связаны такие приятные воспоминания. К тому же нужно было эвакуировать мирно дожидавшееся воров авто моего котика.
Стейтс звякнул своим приятелям из автосервиса, те были не против подзаработать и быстренько тачку отволокли в Москву, обещая нашей смазливой star все в лучшем виде починить и в кратчайшие сроки к тому же. Так одна проблема была решена.
Мы запаковали последние вещи, все загрузили в багажник, Стейтс сел за руль, хотя и устал, как собака, но запретил даже предлагать другую кандидатуру на роль водилы. Мы вернулись в Москву, залитую солнечным светом, весна наступила буквально внезапно, набухли почки, пробивалась травка на клумбах, лица светились счастьем, и было просто отлично на душе.
Праздновать решили у нас на хате. Vladdy решили закинуть позже к папаше, который был бы сильно удивлен исходом: ушлый котик заявил бы, что никуда не пропадал, а сидел себе мирно у друзей в Крылатском. Папаша был бы готов порвать на тряпки мнимого похитителя, но у него не было бы никаких зацепок, кроме подстреленного шестерки, который от шока ничего путного сказать бы не смог…
Ладно, друзья, не буду вас мучить, вы же хотите узнать, что все очень плохо кончилось, да? Плотти никогда не обманывает друзей, вот и сейчас я не буду нарушать свои принципы. Я вам скоренько расскажу одну притчу, и вы сами все поймете. Ее мне рассказал мой старый друг, которого больше нет среди живых, мир его праху.

Один странник, желая принести духовную жертву Господу и укрепить силу воли, забрел глубоко в пустыню, он бродил многие дни, а пустыне ни конца, ни края, будто и не знал, что она не имеет границ, коли ты не на джипе. Но он хранил надежду, даже когда над ним начали кружить дикие птицы, плотоядно взиравшие из поднебесья на его отощавшее тело, даже когда однажды ночью его попыталась загрызть безумная гиена, даже когда змеи кишели под ногами, нацеливаясь ужалить изможденную плоть.
Его мучила жажда, мутило от голода, кожа обгорела и покрылась волдырями, колени подгибались, а руки висели плетьми, но он все шел и шел. Наконец, в час, когда он почувствовал, что теряет сознание, несчастный воздел руки к небу и стал молить Господа и Судьбу послать ему хотя бы кувшин воды, чтобы вознаградить за страдания. Он молился усердно и страстно, молился день, молился ночь, перестал думать о чем-либо другом, кроме кувшина прохладной воды. Через долгие часы молитв Судьба послала ему озарение: она велела избавиться от одежд и поклажи, всего самого ценного, что у него было, остаться нагим и тогда обещала исполнить желание.
Путник тщательно сжег свои пожитки, всю одежду, предмет за предметом, потом содержимое нехитрого узелка, и наконец, в тысячный раз попросил Судьбу: "дай мне кувшин воды, я выполнил твое условие".
Повисла мертвая тишина, ни звука вокруг, было слышно, как поры кожи выделяют капельки пота под палящим солнцем, ветер затих, и лишь скарабей трепыхался на песке… Внезапно недалеко от него, в дюнах, сверкнула молния и, приблизившись, он увидел в облаке дыма кувшин, ледяной, покрывшийся капельками воды кувшин, накрытый тяжелой чугунной крышкой. Счастливец бросился на колени и принялся благодарить Судьбу за такой подарок, он плакал от счастья, восторженно кричал, клялся не забывать такое одолжение, воздавал хвалы и вообще вел себя очень несдержанно.
Он не мог остановиться, отчаянно молясь и благодаря Небо, но неожиданно что-то изменилось: снова прогремел гром, сверкнула молния и над кувшином заклубился дым. Путник испугался, почти заплакал, а когда трясущейся рукой снял тяжелую крышку, в кувшине обнаружил не ледяную воду, но кипящее масло.
Он рвал на себе волосы, рыдал и клял за оплошность. Не была пределу его горю, позже он сошел с ума и умер от тоски, обиды, жажды, голода и ожогов.
Подстава, короче.

Я вам еще раз напомню, что Судьба - стерва, я теперь в этом уверен на все сто. Когда ты доведен до отчаяния и молишь ее о единственном подарке, который сделает твою жизнь немного слаще, ты готов отдать все, лишь бы она уступила твоим мольбам, все самое ценное до последней мелочи, Она бывает к тебе милостива и посылает подарок.
Так вот тогда нечего терять время на благодарности, ведь если бы путник сразу выпил воду, то прожил бы дольше и, возможно, даже нашел бы выход из пустыни. Но нет, ему приспичило воздать молитву. Ладно, вообще-то меня всегда бесило, что этот кретин не мог пожелать оказаться дома. К остальному я лично претензий не имею, но взял себе на заметку на будущее.
Так вы поняли, что случилось с нами, мной и Стейтсом? Мы молили судьбу о подарке, мы мечтали о приключениях и fucking любви. Мы молили, пусть не стоя на коленях, а про себя, но все-таки молили и были достойны подарка. Судьба подкинула нам Smash, что для нас обоих означало и приключения, и любовь. Мы были готовы даже пойти на криминал, отойдя от своих принципов, я-то до самого конца был уверен, что сдохну где-то по пути, если только не окажусь последователем коматозника, неизвестно, что лучше. И вот мы получили свои подарки – Smash и немаленькую сумму денег.
Знал бы прикуп, жил бы на Гавайях. Нам бы догадаться быстренько скинуть бабки на счет и махнуть, обняв котиков, на те самые Гавайи. Вот только даже сделав это раньше, мы бы получили полный ноль. Вы думаете, папаша был так прост и так легко расстался с кровными? Я вас умаляю. Я тоже так думал, наивный, наивный идиот.

ПОДСТАВА, КОРОЧЕ
Мы пили на хате второй час, когда Sergio решил поиграться с денежками, что я ему с готовностью разрешил. Мы пили вино литрами и поскольку то валились на кровать, то танцевали, то орали песни в полном угаре, постоянно проливали это самое вино. Так что когда мой принц схватился за пачку, неудивительно, что руки его были, мягко говоря, не очень сухими.
Его длительный вопль застрял у меня в ушах, он тыкал мне в нос пачкой баксов с невероятным ужасом в глазах. Черт, чтобы он, наконец, заткнулся, захотелось ему хотя бы слегка двинуть по уху, не мог я больше слышать все эти всхлипы, крики, ор, нервы сдавали.
Хотя надо признавать свое малодушие, двинул бы я не за бабий ор, а потому что увидел то же, что и он: краска на купюрах расплывалась отвратительными разводами под влажными пальцами. Я понадеялся, что меня глючит, стал скрести купюру, она неслабо полиняла. Другую – эффект тот же. Черт, черт, мне хотелось самому заорать на Sergio, что было совсем уж не этично по отношению к конфетке, он-то не был ни в чем виноват.
Я просто рухнул в кресло и молча налил обоим водки. Sergio опустился на пол, сел, обхватив руками колени, смотря не мигая в стену. Мы выпили. Три стопки. Подряд. Язык не поворачивался что-то говорить, я был сначала дьявольски зол, потом подавлен, потом мне стало обидно, я прошел все этапы молчаливой истерики. А конфетка так и сидел неподвижно, шевелясь только в те секунды, когда заливал в себя водяру...
После третьей я стал выкидывать из кейса пачку за пачкой и, разлив вино по полу, топить их в луже. Везде моментально появлялись разводы, в каждой долбанной пачке, на каждой сраной купюре. Боже, какой позор!
Но и это еще не все, больше этих разводов меня добила визитная карточка, лежавшая на дне кейса. На этом дерьме было написано размашистым почерком: "Купились, ублюдки? Будете впредь знать. Влад, смотри у меня". Папаша круто нас бортанул, кинул, объегорил, послал на х*, поимел, оттрахал, что еще сказать...
Все это время Стейтс и Vladdy колбасились в кухне, у меня на хватало духу пойти и выложить им все как есть. Просто блядство что такое. Отстой, мир - дерьмо, просто отвратительный вонючий кусок дерьма. Судьба - стерва, нет, мягко сказано, просто долбанная старая проститутка, которую многие хотели поиметь и так заимели, что теперь она всем за это мстит, тварь. Как я был зол: с такой силой треснул по журнальному столику, что у него подломились ножки. А уж когда я с грохотом опустил на пол торшер и разбил большую хрустальную вазу, то плющившиеся на кухне приперлись поглазеть на причины и размер ущерба.

РАЗБОРКА
Они застыли в дверях, пялясь на меня, в припадке бешенства, окаменевшего Sergio, который только моргал изредка, а так был чистый сфинкс, и ярко-зеленые купюры, дрейфующие в вине... Стейтс накинулся на меня со словами: "ты что творишь, мля?" Я просто молча ткнул ему в глаза визитку и пальцем указал на разводы на купюрах. Все, сил нет, я хотел пустить слезу, чтобы как-то снять стресс. Я стал плаксой, занудой и романтичным ублюдком, которого обвели вокруг пальца как молокососа-недоделка...
Стейтс попух не меньше меня: он в полном шоке встал на колени перед моей шикарной лужей бывших баксов и в сотый раз перечел надпись на визитке. Сказал только одно: "Ну, козел, е* тв* ма*". Потом до него что-то дошло, как было видно, и он с таким выражением обернулся в сторону жующего яблоко Vladdy, что тот подавился и закашлялся.
Стейтс медленно подошел к нему, а учитывая, что музыка оглушала нас параллельно, то картинка получалась брутальной: громила Стейтс подкрадывается к своей конфетке с очевидным желанием размозжить ему череп. Vladdy попятился, широко раскрыв глаза и откинув в сторону яблоко. Он что-то начал лепетать, про то, что он "не при чем", что он в шоке и не ожидал такого расклада. Стейтс тормознул его на полпути к бегству на другой конец света, поставил перед собой, резко развернув на месте, и взглядом просверлил дырку в его переносице. Он собрался с мыслями и выдал следующую тираду:
«Так, солнце мое, мать твою, либо ты мне сейчас говоришь еще раз четко, клянясь, что ты не при чем, либо я не знаю, что с тобой сотворю. Говори! Слышишь меня, нет? Плот, выруби ты на хер эту музыку чертову! Vladdy, еб*ый твой рот, ты понял, что я у тебя спрашиваю? Я сейчас досчитаю до трех, и если потом выясниться, что ты обо всем знал, но наврал, то, бл*, тебе придет п*ц, я это обещаю авторитетно. Старина Стейтс добрый, но есть пределы... Я сейчас стою у той черты, сделав шаг за которую мне будет нетрудно отпиз*ить тебя так, что коматозник твоего приятеля покажется докторам просто самым обнадеживающим случаем в их сраной практике. Ты предку звонил со второй мобилы, с*ка? Говори сейчас или тебе конец... Что ты на меня уставился, я считаю: раз, два,...»
Я прервал этот самозабвенный поток сознания, оттащив Стейтса в сторону, попробовал унять бурю эмоций, но он продолжал играть желваками, с яростью смотря на Snowy. Я держал его за руки, чтобы он вдруг не натворил непоправимого, а сам попросил Vladdy все-таки ответить, мать его, на поставленный, совершенно, б*я, конкретный вопрос.
Скажу вам, у меня есть чутье на враки, оно часто дрыхнет сном убитого, но в нужные моменты, как сейчас, я просто печенью чувствую лажу. В глазах конфетки стояли только враки, одни враки и ничего, кроме врак, я это видел и, честно говоря, держать сейчас нужно было меня самого.
Молчаливый contest на место потенциального убийцы завравшегося Vladdy был прерван Sergio, собственно, только он не участвовал до сих пор в допросе. На него было страшно смотреть. Когда он встал, мне показалось, что Blacky сейчас собственноручно пришибет мальчишку. После первых его слов у меня свалился камень с души, а чуть позже на душе заскребли блохастые кошки.
Почему-то, ну по совершенно непонятной причине, он быстро и путано заговорил с Vladdy по-английски. Я уже решил, что ангел тронулся мозгом и теперь будет биться в истерике. Собственно, он и бился, лепеча и матерясь на забугорном. Мы со Стейтсем пытались въехать в суть базара. Стейтс, ясен пень, понимал все, что только поддавалось переводу, я тоже старался поспевать за их смыслом текстовки, но было нечто, до чего мы не догоняли в их беседе. Я до сих пор пытаюсь понять, что они так ловко опускали в своем шифрованном разговоре: одно ли слово или целое предложение, имя, что-то неуловимое, какой-то контекст. Черт его знает, никакой идеи. Абсолютный ноль.
В перерыве англоязычной перепалке Sergio с размаху залепил Vladdy пощечину, да такую, что через минуту образовался внушительный кровоподтек. Мы восприняли такой расклад однозначно: Vladdy нас продал. Ладно, на него было и так жалко смотреть, мы же не могли бить мальчонку. Так, процедили каждый свое сквозь зубы о том, как мы теперь к нему, мать его, относимся.

BLACKY'S VERSION
Конечно, депра была глубинная. Друзья не подставляют и не врут один другому. Эти же два красавца просто смешали нас с грязью. Я уже упоминал, что Стейтс и я – команда, мы горой стоим друг за друга и ни о каких подставах речи не идет, все всегда по-честному.
Я вышел на балкон, шумно захлопнул дверь и погрузился в думки, одна хуже другой. О том, какой я лох, о том, что люди вокруг говно, о том, что только что меня предал и мой конфетка. Мой чертов конфетка, который не был так любезен, чтобы объяснить нам со Стейтсем положение вещей: они с Vladdy заперлись в ванной и громко скандалят там на неродном, продолжая выпускать из фраз ключевые слова. Подстава. Как мы попали. В такую кашу ввязались, черт бы драл этих засранцев. Господи, неужели все в этой жизни должно заканчиваться таким вот похабным дерьмищем, кувшином кипящего масла посреди раскаленной пустыни, черт побери.
Не трогайте меня больше, никто и никогда, я не имею иллюзий на счет окружающего мира, который просто облегчился мне в душу и не моргнул глазом. Сейчас забью косяк и оттопырюсь так, что трехнедельный запой покажется детским лепетом. Пошли все к черту!
Когда я затянулся и задержал в легких сладковатый дымок, дверь балкона приоткрылась. Но мне было по фиг, честное слово, кто там стоит за спиной, какие у него fucking планы на уме, пусть просто валит обратно в свою дыру, кто был он ни был.
А был это хренов Blacky, от одного вида которого меня замутило, и я упорно продолжал тонкой струйкой медленно выдувать дым, пока не зазвенело в ушах, и голова не налилась свинцом. Вот тогда я смог открыть рот. Я вас предупрежу, чтобы вы поняли, почему я стал так резко настроен против конфетки: в его глазах, подсказала мне моя печень, тоже были враки. И вся эта показная ссора с пощечиной – враки, и все-то они знают и понимают, и разыграли этот спектакль с приставанием, похищением и остальной заварухой специально, чтобы себя развлечь, ну или по другой, не менее достойно-отстойной причине...
Видеть его мне больше не хотелось: тошно, муторно и отвратительно. Сплошные сопли, одна сентиментальная дрянь, просто плюнуть слюной и послать их по домам, чтобы не видеться никогда. И пару лет, пока они трясут задницами на сцене, вырубать телек при одном только упоминании дуэта Smash, с*ки, б*дь, распоследние...
«Плот, ты ведь все понял, да? Я знал, что ты поймешь так. И Стейтс тоже понял, да? Вот как все обернулось... Ты мне скажи, что ты понял, Плот? Что ты понял обо мне, о моей жизни, что ты знаешь вообще о нас... Ты отвечать не хочешь, молча накуриваешься, и я тебя понимаю. Ты даже не можешь себе представить, как я тебя понимаю, потому что я-то точно знаю, жизнь – дерьмо, и люди вокруг – дерьмо, Плотти, и я – дерьмо, может быть, даже самое больше дерьмо на этом свете, это я, потому что не только других людей не люблю, но и себя ненавижу, и весь мир этот гребаный, и весь я из себя такой пресыщенный испорченный сопляк, так ты думаешь, Плотти? Ты просто кивни, я ведь тоже читать мысли умею... Так вот я тебе про себя хотел рассказать, чтобы ты не думал, что я участвовал в подставе, Плотти. Хотя, возможно, я и так уже слишком много сказал, пожалуй, да, передумал, не хочу тебе ничего доказывать. Я просто сейчас уйду, и мы больше никогда не увидимся. У меня тоже гордость где-то на дне душонки завалялась...»
«Хрена лысого, мой мальчик, последнее слово не твое», - подумалось мне, и я схватил его за запястье, принуждая сесть рядом и пытаясь понять, что же осталось за кадром нашего уродского road-movie. Он не сопротивлялся, я же выпустил дымное колечко и приложил палец к губам, чтобы он помолчал тридцать секунд.
«Значит так, красота, - сказал я. – Сначала изложу все как есть. Я с детства, высунув язык, вертелся, чтобы чувствовать себя свободным, я терпеть не могу лицемерия и лжи в поступках и словах. А ты стал для меня за пару дней светлым, бл*, пятном все жизни. Я что для тебя проходной вариант? Ты ждешь, когда вернется к жизни твой коматозный милашка? А тебе не интересно ли узнать, что я чувствую? Как ты мне сердце разбил, прости за банальщину, как ты мне душу исполосовал своим поступком, как ты веру мою в людей, ее последние крохи, своим ядовитым дыханием сдул... Я не про деньги сейчас, черт бы с ними. Я ведь уловил суть вашего базара, и Стейтс уловил, что ни хера вы чувствовать не способны, змееныши, для вас игра все, театр е*чий.
Так вот я о себе скажу, о том, что внутри кипит. Я первый раз, кажется, влюбился по-настоящему, без дураков, ты стал для меня открытием. Я не буду описывать, что я к тебе почувствовал, потому что смотреть на тебя не могу, и тошнит меня от твоей сладкой улыбки, маленький мерзавец....
Это так теперь gay-тусовка развлекается? Ты мне скажи, кто вас надоумил пошутить, не поверю, что сами придумали, вы же двух слов связать не можете, а тут такое коварство... Не верю, хоть и не Станиславский. Или теперь в актерской школе учат врать не по-детски, притворяясь изо всех сил дебилами, хотя на самом деле семи пядей во лбу. То-то я смотрю, ты так в тачке спокойно дрых, я еще думал, какие стальные нервы у парня... Ну, ты тогда просто обязан возвращаться на сцену. Не ту, которую сейчас топчешь, а на Большую сцену, такие таланты нельзя закапывать, как мобилу в лесу....
Всю ты мне душу растравил, гаденыш, я теперь тоже передумал, вали-ка ты, пока руки не зачесались подпортить тебе твой таблоид, скотина равнодушная».
Он смотрел на меня спокойно и не думал оправдываться, хотя чего я ожидал, дурак, повел себя, как обманутая баба, кинутая целка, которую обвели вокруг пальца и послали. Что я ему говорю, кому это надо, разжалобить его, чтобы раскаялся? Да у него лед в глазах и пустота чернющая, одним словом змееныш, не фиг было втюриваться. Знал же, что кроме Стейтса, ни хера никому доверять нельзя, а тут такие сопли развел, олигофрен, придурок, идиот.
Эх, Плотти, ты попал, love is, действительно, the fuck. Нечего было смешивать удовольствие с соплями. Трах - и привет, до новых встреч в эфире. После этого еще попробуй поругать фанатичных дур, что толпами носятся за этими сосункам, чтоб им всем. Девки хотя бы честны с собой: прутся и прутся, и по фиг им все. А я, пальцы гнутые, чмо, бл*ь...

"Да ладно тебе, Плотти, что мы, честное слово, развели девичьи слезы. Разбежались, так разбежались, бывай!" – он протянул мне руку, а я не стал ее жать, мысленно послав на х*.

WHAT THE FUCK LOVE IS, PLOTTY?
Ну, вот и закончилось, и не увижу его больше, и слава богу, и черт с ним, и святые все отпели мою треклятую душу, которую угораздило втюхаться по уши в маленького лживого ублюдка, пусть и очень смазливого. Ну, пострадаю недельку и вернусь на бульвар, мои пациенты по мне скучают уже, небось, будут тариф удваивать, мои акции резко возрастут в цене, а там недалеко и до немереных богатств. Все будет хорошо, мы со Стейтсем эмигрируем в Голландию, там поженимся, усыновим детишек, отстроим домик в глухой деревушке и насладимся счастливым семейным покоем.
Еще затяг, и можно было пойти и лечь спать на пару-тройку суток. Все. Башка трещала, кайфа не было, бл*, на душе пасмурно и дерьмово, охерительно дерьмово. И это слово, "дерьмо", я наколю себе на лбу, чтобы все знали, кто на этом свете главный чмошник, которого поимел и прокинул малолетний звезданутый пацан, в которого он умудрился влюбиться, как последняя...

Я еще долго линчевал себя за слабость, за трусость, за все земные недостатки, которые оказались частью моей натуры. Так обидно и больно мне не было никогда больше, ни до, ни после. Разбитое сердце: Отелло гребаный с Ромео в одном лице...
Стейтс вытащил меня с балкона, когда почти стемнело. Промыл мне мозг, велел не раскисать, подбодрил, как мог, даже сказал, что, несмотря на офигительно трудные последние дни, меня обязательно порадует его сюрприз, который он уже давно готовил мне. Я решил, что сюрпризов было предостаточно именно в эти дни, но что еще один – всего лишь "еще один". Хуже-то уж точно не будет. Некуда просто. Я вяло встал и поплелся за ним, повесив голову, налившуюся свинцом... Поспать бы, наконец.
Стейтс почти тащил меня на себе. Как-то вдруг вступило в мозг все выкуренное и выпитое, ноги заплетались, голова не варила, а помочь мог только душ, так сказал Стейтс. Я дико обрадовался, подумав, что душ прекрасное средство от усталости, головной боли, неоправданных надежд и полнейшего крушения иллюзий. Стейтс сказал, чтобы я две секунды не падал на пол в наше фальшиво-баксовое озеро, что он вернется через миг. Я послушно ждал. Когда он вернулся, его руки настойчиво направили мою тушку в сторону ванной.
Я почти что заполз внутрь, не в силах переставлять ноги. Он включил душ и сунул мою голову под струи, стало только хуже. Куда уж хуже, думалось мне. Вокруг было тихо, только в ушах звенело и тошнота подкатывала к горлу. Зачем такие страдания на мою бедную башку, не надо было мешать вино с водкой, я всегда нажираюсь не вовремя. Отплевываясь от затекавшей в рот воды, я спросил у Стейтса, где поганые котятки. Он меня, признаться, огорошил. Спросил, не много ли я курил, и что надо лучше соображать, чтобы не быть таким отмороженным.
Я открыл глаза, которые тупо уставились на свеженамоченную гору баксов. Я резко протрезвел и метнулся в комнату, проверить, как там мое баксовое озеро. Но мирно плескалось на положенном месте. Я вновь ломанулся в ванную: там была куча, другая, совсем другая куча баксов. Я принялся тереть пальцами мокрые купюру, остававшиеся в первозданном виде. Тогда я спросил Стейтса, что за хрень происходит и, наконец, узнал всю правду.

ACTION! - CUT!
Стейтс поимел всех: Sergio, Vladdy, коматозника, daddy, чертову тучу людей и не в последнюю очередь меня, а его пьеса разыгрывалась по вполне стройному сценарию.
От своих «с-боку-припеку» знакомых он каким-то чудом разнюхал про затею Vladdy, и именно ему должен был быть «благодарен» Sergio за перебитые кости его милашки. Стейтс разрулил всех: он заранее узнал телефон папашки и стуканул ему в ту самую минуту, когда пацанчики грузили Vladdy в тачку. Идея с похищением уже тогда приколола Стейтса, да и Vladdy’s daddy был премного благодарен, ибо Стейтс играл в открытую и назвал свое имя, обозначившись как вполне реальный доброжелатель с самыми благородными намерениями, что и было оценено грозным родителем. Он предложил Стейтсу сделку: влезть по уши в грязненькую историю и оставить котиков с носом, при этом себе оставив вполне реальные бабки.
Далее, наведавшись в клуб, Стейтс действительно пробрался в гримерку и говорил с Blacky, но идея о повторном похищении шла именно от него, это он разработал план, помог котику выбрать место и время, продумав детали. Для Sergio же все выглядело так, будто старый приятель его милашки решил совместно отомстить за скоропостижный коматоз.
Потом к делу подключили меня, сюжет развивался постепенно и вполне реально, а вот теперь он выставил котяток, опустив на бабки. Все, что было нужно, подменить один чемоданчик другим, с фальшивкой, сделанной на коленке местным умельцем. Баксовое озеро сильно резануло в глаза конфеткам и они предпочли смыться поскорее, чтобы не остаться у окончательно разбитого корыта. Стейтс не стал им мешать и проводил с трагическим лицом, пожелав удачно добраться до коек и не убиваться слишком сильно. Представляю, какая у него было мордаха, когда он все это им выдавал, тоже мне матерый актерище.
А после этого он откачал меня и посвятил в тайны своего собственного двора. Захотелось, было, двинуть ему слегонца за скрытность и конспирацию, но он сказал, что я слишком порывист по жизни, чтобы мне доверять на все сто процентов. Не потому, что трепло или тупица, а потому, что слишком восторженно отношусь к жизни и имею голимый талант доверять людям, особенно, когда это совершенно не уместно.
Что ж, мне осталось только согласиться, я бываю неcдержан, вот, собрался уже влюбиться, а тут такой поворот: конфетка был до бабок не дурак, а что мне такая love, коли money перевешивают все.

Конечно, после того, как мы вдоволь навеселились, валяясь в бабле, я-таки додумался спросить у Стейтса, что же будет с нами и Smash. Стейтс залепил душещипательную речовку о том, что будет тяжело забыть таких мальчишек и что это были лучшие дни в его жизни, что деньги не заменят ему шелковистости кожи и сладких поцелуев, тяжело вздохнул, потом подмигнул мне, обнял и на последок сказал:
«Не парься, Плотти, на твой век хватит котиков, просто запомни эти денечки, ведь наша жизнь – сплошное fucking приключение, и не стоит упускать случай свернуть себе шею, согласен? Только ты прими-ка душ и ложись байки на свои «целые сутки». Завтра, дружище Плотти, у нас снова свиданка со Smash, приколемся по полной. Не вздумай даже горевать, сколько еще конфеток будет в нашей жизни! »