|
|
| |
| |
| |
|
|
ДягилевЪ
Автор: Megan-n-n
Беты: Peppi (спасибо за всегдашнюю поддержку и дельные советы), Rina (спасибо, что оказалось рядом, когда было нужно)
Пейринг: шоу-бизнес/психика
Рейтинг: NC-17 (см. пейринг)
Жанр: ироничная драма для зрелого разума
Предупреждения: мужской беременности, секса с несовершеннолетними, изнасилования, инцеста, грубого насилия, принуждения, смерти персонажей нет, зато есть оригинальные персонажи
Summary: не совсем обычный телохранитель оказывается вовлечен в события, связанные с шоу-бизнесом
Дисклеймер: мне принадлежат только те персонажи, которые выдуманы мной
...Собственно, несколько бокалов чилийского в моем нутре делали свое дело – приятное тепло по организму и желание петь хором с малознакомым людьми. Влад вопросительно кивает на свое авто, и я молча сажусь на пассажирское сидение спереди.
Он заводит мотор, стряхивает мошек с приборной доски, потом откидывается на спинку сидения и поворачивает голову.
- Вы от Петра Степановича, это он вам сказал?
Не моргая, я киваю. Кто бы ни был тот самый Петр Степанович, вряд ли мальчишка ввязался во что-то более серьезное, чем криминальное мочилово. А криминальное мочилово – это просто. «Звонок другу из ФСБ», и ты снова жив и счастлив.
- Я так и понял, - он кладет руки на руль и снова поворачивается ко мне. – Вы только... как сказать... не больно, ладно?
В практике моей случалось разное. Но, честно говоря, в тот момент я нить беседы уловить не смог, и зацепиться не за что. Только слово «больно».
- Боишься что ли? – стараясь казаться сочувствующим, спросил я, соображая.
Единственной целью было удовлетворить корыстное любопытство – что за Петр Степанович, и что я не должен делать больно, и как подыграть, чтобы затащить его к себе, потому что невозможно знать наперед то, что не сам придумал.
- Да, побаиваюсь. У меня в первый раз, - Топалов удрученно шмыгнул носом, трогаясь с места. – К вам или ко мне? – озадачил он.
- Ко мне, - неуверенно сказал я, впервые за долгое время потерявшись. – Главмосстроя, пять.
- А мне про вас Петр Степанович рассказывал, и я помню, что вы в «Дягилеве» нам с Лазаревым помогали. А Петр Степанович говорил, что вы профи и у вас даже новенькие не орут никогда. Это здорово, потому что я бы не хотел, чтобы было больно. К тому же, я вас знаю и так удобнее будет.
Лицемерно кивая, я посмотрел на себя в зеркало сбоку. Глаза были очень удивленные, а зрачки расширены, и я поспешил прикрыться солнцезащитными очками.
- Да, солнце сегодня печет, - продолжал Топалов, заметив мой жест.
- Печет, - повторил я, размышляя.
К сожалению, никаких вариантов не приходило в голову, поэтому я задал никчемный, но подходящий вопрос.
- А чего бояться-то? Все бывает когда-то в первый раз.
- Да, наверное, - Топалов следил за дорогой, а я боролся с неуместным желанием громко икнуть, вдыхая побольше воздуха.
- А ты почему? – донимал я.
- Просто, не знаю. Мне говорили, что это потом приятно, а сначала очень больно, и что надо привыкать несколько раз. А один мой приятель вообще сказал, что орал на весь квартал. А я не знаю, какой у меня болевой порог. Вон, татуировки колол...
И он задрал рукав на правой руке, обнажая рисунок.
- ...терпимо. А мне говорили, что в первый раз больнее, чем татуировка. Так что я не знаю.
Мне оставалось молчать.
- Вообще, может, обезболивающего выпить, это поможет? – Влад вопросительно посмотрел на меня, а потом махнул рукой. – Ладно, стерплю как-нибудь.
На тот момент сказать мне было нечего. Казалось, что был вариант – выложить правду, как есть: что везу его для допроса на предмет психиатрии. Но нет, пожалуй, это был самый неудачный из вариантов. Оставалось играть. Играть, не зная сценария, реплик или карт в прикупе. Да и своих карт я не видел толком.
По дороге решил послать sms Лазареву.
Текст был такой: «Он что-то со мной собрался делать в первый раз, просил сделать не больно, едем ко мне. Что за ерунда?»
Ответ пришел моментально, в sms-ке был гогочущий смайлик и два слова: «Не знаю».
Придется слегка отвлечься и объяснить ситуацию.
Когда с утра я, давясь минералкой, позвонил Лазареву, то он обещал приехать в кратчайшие сроки. И приехал ровно через час. А потом я оставил его в запертой квартире, поскольку он собирался подслушать наш разговор.
Моя бывшая девушка Лика обожала японский стиль и захламила всяческими сувенирами, статуэтками, банзай и прочей ерундой всю квартиру. Но самым ценным, и по стоимости, и по качеству, приобретением была ширма. Она наглухо отгораживала часть комнаты, ее можно было перемещать по своем усмотрению и служила она скорее передвижной стенкой.
С Сережей мы вместе проверили, как работает ширма. И остались не довольны. Скажем, дыхание и смешки были все-таки слышны. А я прекрасно представлял, что Лазарев собирается делать за ширмой – пыхтеть и гоготать, словно конь, над подставой, которую устроили его приятелю.
Поэтому ширму мы раскрыли, но Лазареву место определили в чулане.
Дело в том, что дом, в котором я квартировался, - старой постройки, и планировка квартир разумению не поддается. И был в квартире узкий и длинный чулан. Туда Лика складывала свои трофеи и сувениры. После ее ухода я кое-что выбросил, кое-что раздарил, и места осталось ровно на столько, чтобы поставить стульчик и усадить на него моего надомного шпиона.
Шпион подобающе оделся – весь в черном. Спросил, хорош ли он. Я сказал, что хорош еще как. Махнул кулаком в воздухе, чтобы подтвердить правдивость моих слов. Потом подумал, что за чушь я несу.
И поехал за Владом.
И мне нравилась вся эта детская возня, будто я впервые в жизни сам леплю из событий некую мозаику, некий сценарий, и это меня захватило полностью – как игра в «йо-йо», когда тебе под сорок, а ты сидишь в душном офисе.
Мы поднялись ко мне, и Топалов все время в лифте молчал, теребя брелок, который свисал с его связки ключей. Я открыл ему дверь, пригласил войти, выдал тапки в мелкую клетку и просил присесть на диван.
Самому мне пришлось накрепко запереться в кухне и перекурить, одновременно посылая сообщения Лазареву, который сидел в чулане с беззвучным телефоном, обдумывая свои действия. Ответа я не дождался. Одни смайлики. Нет, я пытался выстроить логическую цепочку из слов Топалова и продумать, как поступить дальше, но мысли в голову лезли неполиткорректные, поэтому я затушил бычок, вымыл на всякий случай руки и прошел в комнату, уповая на удачу.
Картина моему взору предстала такая: Влад стягивает с себя футболку, кидает ее на кресло, ложится на живот, и, заметив меня, говорит.
- Можете с массажа спины начать. Только аккуратно. Я понимаю, что не вовремя. У вас и не подготовлено ничего. Простынку могли бы подложить.
И отворачивается, утыкаясь носом в плюшевого мишку, оставленного Ликой в углу дивана.
- Ну, что же, приступим, - прошептал я и попытался устроиться.
Устраиваться было неудобно: мне нужно было сесть на его пятую точку, чтобы сделать массаж. Собственно, это я и попытался сделать, аккуратно поставив колено правой ноги между его бедром и спинкой дивана.
- Да вы не волнуйтесь, мне даже приятно пока, - раздался глухой голос откуда-то из плюша.
Конечно, я умел молиться.
В тот момент я молился богам Пантеона, чтобы они направили мои руки и предупредили сотворение греха.
Массажу меня второпях обучил тот самый таец, сделавший фигуру Ире, и я старался изо всех сил, размышляя, какой вопрос задать уместно, чтобы понять, чего Топалов вообще от меня ждет. И решение пришло само.
- Знаешь что, Влад, давай повременим. Ты слишком напряжен, - сказал я, вставая с него.
- Думаете? – из плюша показался нос.
- Да, уверен. Давай-ка ты лучше присядешь пока вот в это кресло, и мы просто поговорим о том, что тебя волнует, чтобы ты смог раскрепоститься, и потом уже приступим.
Ликование во мне не знало предела, ибо не стоит бередить старые пороки.
Был у меня случай в ранней молодости, я бы даже сказал, в детстве. В пионерском лагере, где я проводил почти каждое лето, я несколько раз попадал в одну смену с пареньком из Самары, имя его было Лёнька Стрешнев, как сейчас помню.
Мы стали за первую смену близкими друзьями, а во время второй он предложил мне как-то раз сделать ему массаж спины. Мы были детьми, просто развлекались, но гормоны уже шалили, и я понял тогда, разминая его загорелую спину, что мне хочется прикоснуться к его коже губами и обнять его. Обнять не так, как обнимал соседскую Машеньку, пухленькую блондинку с вьющимися волосами, а так, как хотел бы обнять Ларису Максимовну, мою бывшую первую учительницу, пышногрудую диву лет двадцати пяти, которая казалась мне, двенадцатилетнему мальчишке, воплощением женственности, красоты и привлекательности.
Я сидел на Лёне и понимал, что хочу прикоснуться к нему так же, как к Ларисе Максимовне, прижать к себе и услышать его шепот или даже стон – и мне хотелось чмокнуть его за ухом, такой он был красивый, лежащий распластавшись подо мной.
Но в ту ночь я только склонился к его уху и спросил шепотом «тебе нравится?», а он ответил глухо «да». И мы оба разбежались по кроватям, чтобы скрыть взаимное, как я потом узнал, возбуждение.
Потому что за завтраком на следующий день, предпоследний день смены, Лёнька прошептал мне:
- Давай сегодня сбежим...
И я не задумываясь ответил.
- Давай. А куда?
- Тут есть место, заброшенная хижина, там можно заночевать.
Вожатая цыкнула на нас, но мы уже договорились. Вечером собрали вещи – остатки еды и сладости, которые родители присылали, и свитера с куртками, а Лёнька даже захватил плед – стащил со своей кровати – потому что в хижине, по его словам, было не на чем спать.
И мы ушли в ночь, после отбоя. Крались лесом, пугаясь вскриков сов, и Лёнька прижимался ко мне, затыкая мне же рот, чтобы я не вспугнул птиц, хотя сам боялся не меньше. И мы шли около часа до старой заброшенной хижины лесника, и пугали друг друга байками про мертвецов или про то, что «нас уже ищут милиционеры».
В хижине было мерзко и ужасно холодно, мы едва смогли зажечь отсыревший фитиль керосинки спичками, которые я всегда таскал с собой, а потом развели костер справа от входа, чтобы ветер на задувал дым внутрь.
Очень скоро нам захотелось спать, и мы стеснялись признаться в этом друг другу. Первым не выдержал Лёнька.
- Давай спать.
- А плед один.
- Ну и что.
- Ладно, пойдем.
Мы разбросали тлевшие угли и минуту прислушивались, как вокруг ухают совы, а потом вошли в хижину и уставились на плед, наброшенный на жесткую лежанку из бревен и веток.
- Ты первый ложись, я умыться хочу, - сказал Лёнька и вынул из рюкзака фляжку воды.
Я лег и слушал, что происходит снаружи. Капала вода, Лёнька фыркал, ухали совы, а внутри меня, под желудком, было какое-то волнение, которое я не мог объяснить. И у меня стоял.
Это только женщинам, судя по их репликам, кажется, что сначала хочешь, а потом стоит, иногда бывает, что сначала встанет, а потом не знаешь, что с этим делать. И это, конечно, создает проблемы для мужской части населения. Так вот я лежал и прислушивался, и думал, что делать со стояком, когда Лёнька захлопнул дверь хижины, пригасил керосинку и сел на лежанку.
- А воздух-то какой вкусный! – мечтательно произнес он, потягиваясь, и под его загорелой кожей на боках явственно проступили ребра.
Мой взгляд блуждал где-то в районе этих ребер, и я не мог унять стояк. При этом я до сих пор не поверю, что Лёнькино тело вызывало его. Я склонен думать, что мой организм просто пошел против меня и всяких разумных правил.
Но тогда Лёнька лег ко мне спиной, прижался ягодицами к моему паху, и все сразу почувствовал.
И мы не спали в ту ночь.
И мне до сих пор стыдно вспоминать все то, что мы творили. И как не могли смотреть друг другу в глаза, когда рассвело и мы тронулись в сторону лагеря. И что я не видел его больше, потому что он не приехал в лагерь на следующую смену.
А началось все с невинного массажа.
И вот подо мной лежал хорошо сложенный двадцатилетний парень, который просил сделать ему массаж спины. Поэтому я старался избежать тактильного контакта, и я не буду рассказывать в деталях, что со мной произошло, как только я коснулся его кожи.
- Ты подумай пока, я покурю, - нервно бросил я, выходя в кухню
«Твою мать, твою-то мать, - думалось мне, - я ж пидором не был никогда, что за ерунда. Надо просто взять себя в руки. Может, даже подрочить, а потом пойти к нему. И этот, в шкафу сидит, тоже хорош...»
Мой внутренний голос раздвоился и собрался дискутировать сам с собой. Но я положил этому конец, решив, что то, что я сейчас делаю, это работа, за нее платят, и раскисать нельзя. Тем более, вспоминая какого-то Лёньку, которого сто лет уже не видел.
С тяжелыми мыслями я вошел в комнату.
Конечно, в моем состоянии другие решения были слишком сложными, поэтому я решил продолжить нетрезвый период жизни.
- Пивка не хочешь? – спросил я у Топалова, стараясь не смотреть на него, открывая бутылку на столике.
- Давай. Я первый раз у мануальщика, поэтому боюсь.
«Первый не пьет, второй пьет, первый попросил достать второго, сумасшедший дом какой-то, а я теперь, оказывается, мануальщик!»
Мы распили пивка.
- Что же, расскажи, что тебя тревожит.
- Опять про Лазарева рассказывать?
Откашлявшись, пытаясь заглушить шорох в чулане, я сказал.
- Если тебя это тревожит, то про Лазарева. К слову, я о вас и не знаю толком ничего, кроме слухов.
- Конечно, не надо вот этого, слухи, слухи, будто заняться нечем.
- Слушай, парень, ты сам пришел, я твой доктор – зачинай.
Откинувшись на спинку дивана, я прикрыл веки, посасывая нитку копченого сыра и запивая пивом ожидаемый рассказ.
- Вот, - Топалов склонился, положив локти на колени, - вот скажи мне, это нормально, когда ты. Ничего, что я на «ты»?
Я одобрительно махнул рукой.
- Так вот, ты едешь с приятелем в поездку или на гастроли, а возвращаешься, и тебя только и спрашивают: в одном номере жили или в разных, на одной кровати спали или на разных, спите вместе или нет. А тебе семнадцать, и ты вообще не понимаешь, на какой ты планете.
- И что же дальше? – мне вспомнился Лёнька.
- А дальше, дальше ты начинаешь задумываться, к чему эти вопросы, и если тебе говорят в тысячный раз, что вы спите вместе, то ты начинаешь думать, а не спим ли мы вместе. И так далее...
- Кхм, не думаю, что чьи-то вопросы могут сбить с толку. Ты так не считаешь?
- Еще как могут. Ты сам как, спал с парнями? – он будто поморщился от собственных слов. - Допустим, я представляю, что это такое, - нейтрально ответил я.
- Так вот. Ходит перед тобой парень, красивый парень, чего скрывать, и все время лезет к тебе в номер. Вот мы на «Новой Волне» были, где победили, так он от меня просто не вылезал. То ему гель для душа одолжи, хотя у него свой есть, то ему надо, чтобы ты ему подбрил шею, то у него полотенце не такое мягкое и пушистое, как у тебя в номере. Вот так крыша и едет.
- Действительно, тяжело.
В это время я представил себе Лазарева, разгуливающего в одном полотенце после душа, предлагающего «подбрить ему шею». М-да. Надо было позвонить Ире и сказать, что я прошу прощения за грубость, и что скоро буду в форме, и вообще попросить ее отпустить мне все грехи и забрать к себе в евнухи. Лишь бы отвлечься от греховных мыслей.
- Отойду на минуту, извини. – Заперев дверь кухни, я набрал Ирин номер.
«Алло, слушай, прости, у меня неприятности. Так, личного характера. Нет, все нормально. Без меня обошлась? Ну, и чудесно. Ладно. Спасибо тебе, я завтра перезвоню. Или ты звони, если что. Как Лазарева? Может, не надо. Может, Ир...».
- Продолжим, - я снова устроился на диване с пивом.
- А что продолжать. Мне нравится людей трогать.
От неожиданности я подавился пивом.
- Нравится прикасаться, обнимать, я к музыкантам своим лезу все время, сам не знаю почему, нравится чувствовать рядом тепло и комфорт. Девчонки другие, их особо не прижмешь к себе, им лишь бы денег и розы никчемные каждый день – а я сантименты в другом плане воспринимаю. Мне тепла человеческого нужно, хоть самую капельку, атмосферу особую. А они разве могут дать: только берут, и берут, и берут, и берут. Лазарев другой был – он теплый человек, уютный какой-то. Не всегда, конечно, но с ним прикольно бывало.
Помню, мы однажды у меня в номере заперлись и устроили возню, а он хоть и сильный с виду, а драться не умеет – я ему руку заломил, он подо мной визжит, да что там говорить – маленькие были совсем. И он недотрогой всегда был, терпеть не мог прикосновения. А мне позволял. Иногда даже я к нему в номер приду, сяду в кресло, а он на подлокотник садится, чтобы ближе быть, - так мы интервью давали. Только запрещали фотографировать, чтобы потом о нас не сказали, что мы педики. Но все равно говорили.
Говорили и спрашивали: вы вместе спите, сколько у вас кроватей, а вы как «ТАТУ»? Меня этот вопрос особенно бесил. Отвечал, что количество кроватей мой папа считает, и сейчас придет и посчитает им по голове. Тогда на утро в газетах было, что мы педики. Потом я говорил, что мы братья, просто братья, отвяньте. А на утро «братья из Смэш спят в одной кровати». В принципе, я знал, кому это нужно. Ведь почти все статьи проходили проверку, а в мейджоре решили, что гей-пиар нам не повредит.
Вот и продолжали это все публиковать. Потом мне отец запретил с Серегой рядом стоять, кроме как на концерте. А ему я не мог объяснить почему. Сереге в смысле. А отец сказал, что вышвырнет его из группы, если мы не перестанем себя... как же он сказал... «как течные сучки вести». Папа мне девчонок по пять человек в номер посылал. А я девчонок посылал. К папе. Папа был недоволен, конечно. А куда я девчонок пущу, у меня Серёжка в номере. Вот так и мотались по странам чертовым разным»...
Переведя дух от потока информации, я открыл еще одну бутылку.
- Мейджор это «Юниверсал»?
- Да, «Юниверсал», Джанк говорил, что нам надо гей-сообщество окучивать. И все на этом было построено. Красили нас, как девок, все эти маечки, сеточки, штаны, чтобы попа торчала – ужас тихий.
- А что потом случилось?
- Потом Серёга устал. Ему платить перестали, чтобы ушел, – папа добился своего, а я его просил не уходить, потому что доверял только ему. А он ушел все равно. Тяжело признавать, но я как предательство это расценил. И обиделся очень, и послал его к черту. А он, вот, вернулся, вроде как обид не помнит. Просто потому что между нами была настоящая дружба.
- Прости уж за вопрос, так вы не спали вместе?
Топалов отхлебнул пива и посмотрел из-под бровей.
- А какая разница? – в его голосе слышались агрессия и неумение врать, так что и без ответа стало все ясно.
- Да без разницы, мне-то что, - процедил я.
- В общем, теперь я всем говорю, что мы не общаемся, а он умудряется прорваться ко мне. И я ему благодарен за это. Надоело педиком слыть, только потому что я друга люблю...
А мне пришло sms: «Уведи его, не могу больше слушать, дай мне уйти».
- Ладно, Владь, давай на кухне посмотрим, может, покуришь или покушать чего хочешь.
- Ну, давай, - удивленно согласился он.
Медленно поднялся, взял с кресла футболку, надел и направился за мной на кухню. Сославшись на малую нужду, я вышел из кухни сразу же, прикрыл дверь и вошел в спальню, направляясь к чулану.
- Эй, ты живой? – постучал я.
Дверь приоткрылась. Показалось вытянувшееся лицо, Сергей встал со стула и вышел. Он молчал.
- Ну, в порядке? – я взял его за плечи и посмотрел в глаза.
- Да, вроде.
Казалось, что он готов расплакаться: нижняя губа подрагивала, как и ноздри.
- Да перестань, ну что ты, что ты, сам же хотел...
Обняв его, как когда-то обнимал плачущего младшего брата, я почувствовал, как он сник в моих объятиях и часто задышал.
- Я хотел ему больно сделать. Потом. Отомстить. А он вот какой, оказывается, и хороший, и только о себе думает, - раздался приглушенный голос.
- Слушай, - я отстранился, глядя в его лицо, - давай ты к нему выйдешь, я скажу, что ты только что приехал, и поговорите нормально. Не глупи, ты же все слышал... Не понимаете вы друг друга, что теперь делать. Надо поговорить, я тебе как недобитый психотерапевт говорю.
Он криво заулыбался.
- Да, ты прав. Поговорить, наверное, надо. А я не могу. По его словам, я как щенок к хозяину к нему прибегаю каждый раз, да?
- Нет, нет и еще раз нет. Его центр мира – он сам, а твой центр мира – ты, и вам не сойтись по-другому. Может, уйдешь тогда?
Он закивал головой.
- Или нет? Ты даже решить не можешь, что тебе нужно. Послушай, ты талантливый парень, плюнь на прошлое, иди вперед, не оглядывайся, не вспоминай о неудачах. Он другой, он тебя не понимает, ему кажется, что мир вокруг него крутится, а мир так же крутится вокруг тебя. И вы никогда не будете в мире, вечно будет война, возня, он станет тебя унижать, желая подчинить, ты будешь ему больно делать, чтобы он страдал. Уйди.
Лазарев кивал и морщился, не говоря ни слова.
- Ира тебе сюрприз приготовила. Хорошие инвесторы, ничего делать не надо. Она тебя любит сильно, как сына, видимо, - хмыкнул я. - Или выйди к нему. Выйди и скажи в лицо, что ты уходишь. Хватит тянуть резину, хватит себя мучить, посмотри на свое лицо, – я развернул его к большому зеркалу на стене, - смотри, ты же удовольствие получаешь от страданий. И ты специально все затеял, ведь так? А он правду говорит – ты ему нужен. А тебе бы все вывернуть, что будто ты «щенок, бегущий к хозяину». Да он, может, страдал больше твоего. Ты легче все воспринимаешь, поэтому стремишься получить двойную порцию. Раз уж боль, так в два раза сильнее, ведь так?
- Да, так. Знаю сам.
- Вот и делай сам. Решай.
Но решать было поздно.
Из кухни вышел Топалов и прямиком направился в комнату за оставленным на столике мобильным. Увидев нас: меня и Лазарева, снова уткнувшегося в мое плечо, он изменился в лице.
Не было сказано ни слова. Серёжка смотрел мне в глаза в ужасе, а Влад методично собрал свои вещи, лежавшие в коридоре. Он порывисто сдернул куртку с вешалки, так что та затрещала. Лазарев прижался ко мне, а я отстранил его, пытаясь преградить Топалову дорогу к входной двери.
- Так стоп. Детский сад кончаем. Все садятся в круг, и будем пить пиво.
У Топалова была отличная стратегия – он молчал, хмуря брови. Лазарева я отсадил подальше, он бездумно глядел в окно. А сам я открыл очередную бутылку и начал.
- Значит так, юноши. За один день ваши истории меня задрали так, что в пору покупать курс лечения в клинике.
Они оба хмыкнули, будто сговорились.
- Ты, - я ткнул пальцем в Топалова, - если у тебя внутри твориться черти что, это еще не значит, что другие должны тебя выуживать из собственных проблем. Ты не один на планете, есть другие люди, которым тоже нужно тепло, точно так же, как и тебе. И если ты не будешь давать тепло, ты его не получишь, больше того – умей не только прощать, но и отдавать бескорыстно и без обид. Поверь мне, из того, что я услышал, можно сделать только один вывод: тебе плевать, что происходит с другими, ибо ты самый несчастный и непонятый на планете, и все тебе должны только по этой причине. Измени себя, отдавай бездумно тепло, и люди тебе вернут его сторицей, и перестанешь себя одиноким чувствовать, и тем более - им быть.
Влад опять нахмурился, сложил руки на груди.
- Ты, - я взял Лазарева за локоть, - перестань выглядеть легкомысленным. Он, - я показал на Влада, - считает, что ты беззаботный и что тебе все легко дается. Так вот, даже если это так, внутри-то ты страдаешь. Вот и давай понять, что тебе не сладко. По крайней мере, не так сладко, как внешне выглядит. Показывай недовольство сразу, показывай, что ты нуждаешься в покое и тепле, точно так же, как и он. Хватит отдавать себя направо и налево, а потом страдать от опустошенности. Ты такой же, как он, только он ничего не терпит и всем недоволен, вечно ноет и все ему не так, а ты терпишь все и делаешь вид, что всем доволен, пока не взорвешься. И тогда он считает, что ты с ним воюешь. А это не так.
Сергей выдернул локоть из моей ладони.
- Ребята, - примирительно продолжил я. – Вам нужно научиться ценить друг друга. Но вы разные, разные настолько, что лучше не пересекаться больше вообще. Возможно, это лучший вариант.
Они оба мельком переглянулись.
- Это все, - и я мысленно поблагодарил Ставрогина за сны, глотая пиво.
Они ничего не поняли, конечно. Или сделали вид, что не поняли.
Оба сказали «ладно», оба молча собрались и ушли вдвоем.
Выглянув в окно, я увидел, как они выходят из подъезда, будто не вместе, как Влад после бутылки пива садится за руль, как Лазарев садится в свой новый джип, как они разъезжаются в противоположных направлениях. И мне стало пусто на душе. Будто торнадо прошелся по моей квартире, а теперь ушел, оставив невидимые разрушения.
Конечно, они не придут сегодня к согласию.
А я сел на диван и включил телевизор: «Конвейер» снова. Драка между «нефтяниками» и «брокерами».
Закрыл глаза и утонул в грезах. Снова старый заколоченный дом. Снова фарфоровый сорокалетний мальчик Ставрогин. Он сидит напротив, и я устало спрашиваю.
- Николя, когда это закончится?
- Пойдем со мной, - говорит он мне, поправляя веревку на шее. – Взгляни.
- Николя, не могу больше, - и во сне закрываю глаза.
- Valere, - чувствую холод на своем лице, - значит «быть здоровым», наверное, в этом ответ. Пойдем со мной, пойдем со мной...
И он ведет меня на лестницу, по которой блуждают немыслимые существа. И я забываю обо всем, погружаясь в темноту. Напоследок я вспомнил, что не взял с Лазарева денег, потому что знал, что он вернется. И блаженно выдохнул, сжимая ледяную ладонь Ставрогина.
Ставрогин во сне вел меня по лестнице, а немыслимые существа обнюхивали мои ботинки и равнодушно скалились. Мимо пролетело привидение утопленницы, я инстинктивно прижался к Ставрогину, а девица в саване обхватила меня несуществующей рукой за шею и сунула в лицо картонку, висевшую на ее шее на трухлявом шнурке.
«Слышишь, слышишь, читай...» - услышал я.
С трудом концентрируясь, я прочел на картонке «жизнь вечна, если ты мертв».
Девица парила в воздухе рядом, улыбаясь, и я посмотрел на Ставрогина.
Тот махнул рукой, отгоняя девицу и промолвил:
«Баловалась стихосложением, сложилась вся. Знаете, Валере, как это бывает».
И снова рассмеялся свои утробным гулким смехом.
- Николя, мне страшно, уйдем отсюда, - пролепетал я, еле чувствуя, как ледяная верхняя губа едва касается такой же ледяной нижней.
- Не можем, Валере, не можем. Мне можно – вам нельзя, - он снова показал мне веревку, свисавшую с шеи.
Его ладонь плотнее сжала мою, и мы сделали всего несколько шагов по казавшейся из холла такой длинной лестнице и оказались на втором этаже мрачного обветшалого особняка, потонувшего в сине-черном сумраке.
- А теперь назад, - сказал он мне.
Не успев оглянуться, я почувствовал, как он набросил мне на шею веревку и столкнул мое парализованное тело вниз.
И сразу же увидел его лицо, будто он висел на мне.
- Это надо каждому, каждому, каждому, собой займись... Надо делать правильно, все правильно, а теперь проснись. Встретимся...
В который раз я проснулся в холодном поту, еще слыша в голове отзвуки его голоса: «встретимся, встретимся».
Признаться, я сразу же побежал в ванную проверять, нет ли следов от веревки на шее. Не найдя их и кляня себя за ребячество, мне оставалось только последовать его совету. Принял душ. Передумал вылезать из ванны, заполнил ее целиком и пролежал минут сорок в густой пене.
Глянул в зеркало. Лицо опухшее, веки заплыли, щетина трехдневная, глаза полузакрыты – урод, одним словом.
В первую очередь тщательно побрился. Отметил про себя, что ёкает сердце. Пошел в кухню, нацедил в рюмку сердечных капель. Выпил. Полегчало.
Позвонила Ира.
- Валер, ты прости меня за все, ладно?
- Привет. Минувших дней дела, забудь.
- Серьезно, очень серьезно, прости меня.
- Прощаю, без проблем.
Услышал стук и шепот.
- Ты так слышишь?
А ведь у Иры был постоянный кавалер, богач один, владелец «мыловаренного завода».
- Да, слышу.
- Он у меня.
- Кто?
Шорох и снова шепот.
- Мальчик этот в гостях. У меня прослушка, ты понял.
- Ах, мальчик... – задумчиво произнес я, глядя на настенные часы. Они показывали три дня.
- Валер, спасибо тебе большое, - шептала Ира.
- Собственно, не за что, развлекайся.
- Ты не понял, я действительно благодарна. Не из-за него. Запомни кое-что, это важно: завтра, в восемь утра, в «Домодедово». Тебе передадут па...
Связь прервалась, я перезвонил, но телефон был «вне зоны действия сети».
- Чертовщина какая-то.
Решив, что Ира объявится сама, если дело важное, я набрал номер Ольги Кудрявцевой. С ней мы дружили, еще когда были подростками и жили в соседних подъездах. Она оставалась, наверное, единственным человеком из моих знакомых, который не был маниакально помешан на славе, тусовках и прожигании жизни в свете софитов - она делала свою работу. Красавица, умница, добрейшей души человек и просто хороший друг. Ей было тридцать, она растила очаровательную малышку Анечку и, по странному стечению обстоятельств, находилась в постоянном состоянии развода с богемного склада мужем.
- Олюш, привет, это Валера.
- Валера, чудо мое, куда пропал? Ты свободен сегодня?
- Хотел тебя повидать. Соскучился невыносимо, - я улыбался, слушая ее голос, глядя в зеркало на оживившееся выражение усталого лица.
- Мы с Анечкой на пикник собрались, ты с нами?
- Где будете и когда, я подъеду.
- Записывай адрес.
Бывают в жизни дружеские связи, над которыми не властно время и обстоятельства. Мы могли видеться с Ольгой раз в год и при этом чувствовать себя при встрече, будто вчера расстались. Она благотворно влияла на меня, без сомнения. Рядом с ней становилось тепло, комфортно и по-домашнему уютно – так, как не бывает рядом с поющими, танцующими, играющими и другими ухоженными, но внутренне бездонно-пустыми светскими барышнями.
Ольгу и Анечку я нашел на просторной поляне за городом, недалеко от дачного поселка «Лесной», в котором они проживали.
- Валер, - крикнула Ольга, заметив издалека меня, идущего по мягкой траве от проселочной дороги.
Она бросилась мне на шею, и я закружил ее в объятиях под радостные крики Анютки.
Солнце яркое, небо без облачка, свежий воздух – всего этого так не хватает в городской суете.
- Олюша, радость моя, сколько лет, сколько зим, как ты, как живешь...
- Дядя Лера, а у меня букет для тебя! – Анюта протянула мне пучок травинок, и я обнял ее, целуя в румяную щеку.
- Спасибо, кто это у нас главный флорист на планете, – рассмеялся я.
- «Флорист», какие слова мы знаем, - усмехнулась Ольга, гладя дочь по голове. – Ты расскажи, как ты?
- Ты первая. Не холодно вам на земле?
Устроившись на цветастом ковре, я перебирал травинки, которые срывала для меня Анюта.
- Нормально, ковер добротный, не бойся, специально поплотнее взяла.
- Да я не боюсь, - улыбнулся я Ольге.
А она улыбнулась в ответ.
- Кушать хочешь, наверное. Смотри, вот тут зелень есть, бутерброды, сок. Или вина. Хочешь вина?
- За рулем не пью, - соврал я.
- Жаль, а я выпью бокальчик.
- Давай мне тоже.
Анюта погрозила мне пальчиком.
- Ни-зя, - грозно сказала она.
- Всего один, Анна Павловна, разрешите старому вояке за вами поухаживать.
Девочка уткнулась носом в мое плечо и усердно закивала головой.
- Держи, вот тебе сок и бутерброд с сыром, - доставая из корзины, протянутой Ольгой, еду, я передавал ее в Анютины руки.
- Что нужно сказать дяде? – спросила у дочери Ольга.
- Па-си-ба, дядя Лера! – взвизгнула она и чмокнула меня в щеку.
- Все, малышка, покушай, дай нам поговорить. Вот, возьми мячик, только после еды, - сказала Ольга.
Анюта отвернулась, глотая сок. Ольга убрала корзину, взяла в ладонь бокал белого вина и легла рядом со мной.
- Что с Ликой?
- Да ничего. Сейчас расскажу. Все-таки вина выпью, если ты не против.
- Да пей. Хочешь, у нас останешься на ночь, завтра поедешь.
- Может быть, - сказал я, наливая вино в пластиковый бокал.
Вернувшись в горизонтальное положение, я подложил плечо под Ольгину голову. Она взглянула на меня и улыбнулась.
- Что с Ликой, - я выдохнул, - что с ней может быть. Не знаю. Аборт сделала, больше не звонит.
- Твой? – спросила Ольга.
- Вряд ли. Вероятнее, что нет. А то бы денег попросила для приличия.
- Приличия. Что вы там знаете о приличиях, в этой вашей «тусовке», - хмыкнула Ольга, отпивая вина.
- Действительно. Какие уж тут приличия.
Сдвинув на глаза очки, чтобы солнце не слепило, я замолчал.
- А Ира. Она как? – спросила Ольга.
- А что с ней может быть, - рассмеялся я. - Знаешь, тоска гложет, вот тут, - я положил ее ладонь себе на грудь в районе сердца.
- Сердце в груди... бьется, как птица, - пропела Ольга.
- И так меня все довели, что очень хотелось напиться, - подхватил я.
- Брось. Вернее, не так. Бросай своих. Слушай, приезжай к нам, у нас банька, сад, цветы кругом, красота, забудешь обо всем.
- А деньги, Олюш. Деньги сами не придут.
Анюта протянула матери пустой стакан и спросила.
- Как придут денежки? У них ножек нет.
Мы с Ольгой прыснули от смеха.
- Да, Ань, нет ножек, были бы ножки – бежали по дорожке, - сказал я.
- Серьезно, Валер, бросай ты их.
- Не могу, - ответил я.
- Почему? – спросила она.
- Привык. Привык вариться в этой каше. Боюсь, наверное.
- Ты? Ерунда какая. Танки не боятся каши, - рассмеялась Ольга.
- Боюсь, что останусь совсем один. А так, хоть какая-то видимость.
- Видимость. Тебе семья нужна.
Крепче обняв Ольгу, я чмокнул ее в нос.
- Нет семьи. Одна видимость.
- А мне из издательства звонили, - перевела она разговор.
- Издадут?
- Надеюсь, сказали, что подумают.
- Это хорошо. Хорошо, когда люди думают.
- Какой ты вялый, случилось что-то, помимо сонма девочек вокруг?
- Наверное. А Пашка как?
- Пашка где-то далеко, - вздохнула Ольга.
Пашка Семенов официально оставался мужем Ольги Кудрявцевой. Странный субъект, с которым мы нашли понимание всего один раз за семь лет, что знакомы – когда хоронили его мать несколько лет назад. В тот день он был угрюм и, кажется, первый раз в жизни забыл, что надо рассказывать всем и каждому, какой он непризнанный гений.
У Пашки была мечта – отправиться в космос. Но слабое здоровье не позволяло ни на шаг приблизиться к исполнению этой мечты, поэтому он писал странноватые фантастические романы под псевдонимом Кай Торчин, которые продавались большим тиражом, и тиранил семью.
Когда он получил свой первый гонорар за творчество, то на радостях запил, загулял и объявил Ольге, что отныне у него своя жизнь и восемнадцатилетняя любовница. И каждый год с тех пор он возвращался к Оле, когда очередная книга отказывалась писаться, и каждый год уходил, когда получал гонорар.
Он был неплохим отцом, по крайней мере, даже в моменты загулов исправно навещал дочь и выплачивал Ольге нечто вроде пособия, которое иногда составляло дольно внушительные суммы.
И Ольга воспитывала дочь одна, заочно закончила психфак, потом аспирантуру, и подготовила к изданию пособие по психологии семейной жизни, поскольку сама погрузилась в такие хитросплетения брачных отношений, что в пору было консультировать семейные пары. Этим она и занималась в частной клинике, частенько летом приглашая пациентов в «Лесной». Прогулки и беседы на свежем воздухе были одним из инструментов разработанной ею методики.
Мне казалось, что только погружаясь в анализ чужих проблем, Ольга забывала о своих, и в этом, наверное, была ее само-терапия. Поэтому наши беседы часто походили на сеанс самоанализа, и с давних пор я перенял у нее манеру изучать человеческую сущность путем бесед. Скажем, это была моя «недопрофессия», как называла ее Ольга.
- А интересные случаи есть? Подбрось пищу для размышлений, тебя на «ЖЖ» сто лет не видно.
Ольге не была интересна «тусовка», Ольгу интересовали примеры для книги.
Год назад она набросала черновик исследования «звездной психологии». Она зачитывала мне несколько страниц: изложение и анализ типичных детских и семейных, социальных и личностных проблем людей, которые стремятся стать известными. Теория Ольги основывалась на факте наличия объективно бесталанных людей на эстраде, в кино, в театре, которые тем не менее изо всех сил стремятся к популярности и славе. Такие люди составляли костяк ее «подопытных кроликов». Причем с ними лично она общалась не так много, по случаю, когда они навещали ее в связи с проблемами брака, и ей претила сама мысль о внедрении в шоу-бизнес с целью углубления исследований.
Ее засланным казачком был я. Специально для нее я вел «ЖЖ», «живой журнал», в Интернете, где описывал наиболее интересные случаи. Она читала его, а потом оставляла в комментариях дополнительные вопросы. А я узнавал информацию и снова передавал ей. Ольга обещала выразить мне благодарность в своей книге, но я отказался, потому что не хотел, чтобы обо мне узнали лишнее.
- Вика ищет хахаля. Сати будет депутата окучивать. Ира хочет молоденького. А молоденький вчера был у меня дома. Рассказывать?
- Подожди, подожди, а «венок» ты с кем носил?
- Колбенский. Да мы с ним не общались, знаю, что его живьем съели за последние роли, так он теперь от своего любовника не выходит.
- Значит, мои теории подтверждается.
- Какая из них? – улыбнулся я, обнимая ее.
- Про Колбенского. Что он, как по стандарту, ищет сына, брата и отца в одном лице. Мать, наверное, обожает.
- Вроде того.
- А тетя Света как?
- Причем тут мама.
- Просто спросила. Аня, надень панамку! – крикнула Ольга играющей в мячик дочери.
- Уехала с Луиджи.
- На совсем?
- Не знаю, она сказала, что никого не хочет видеть месяц. Я и не звонил.
- Странно, но все хорошо?
- Да, сказала, что на его ранчо будет отдыхать, там нет телефона, факса, доступа в Интернет, точнее, все отключено хозяйской рукой, одни лошади, лошади, лошади... она счастлива, я надеюсь.
- Это хорошо, пусть отдыхает. Луиджи, по твоим рассказам, приличный человек.
- Да, он ее любит. На руках носит, в прямом смысле. Я рад.
- Скучаешь по ней. Ничего, скоро вернется. Аня, панамку надень, цветочек мой!
Подбежала Анюта и положила мне на ботинок желтый цветок.
- Дядя Лера, красота, я цветок и вот цветок!
- Спасибо, солнышко, - ответил я.
Ольга надела на голову дочери панамку, ласково шлепнула ее по попе и та убежала играть, выкрикивая «красота, красота» так звонко, что с ближайших деревьев с карканьем взлетел десяток ворон.
- Милая она.
- Анютка-то?
- Да, милая, как и ты.
- Мы обе милые, видишь какие. Давай бокал, - Ольга привстала и налила еще вина.
До вечера мы валялись на траве, говорили, молчали, пили вино, пока Анюта не сказала, что ей надоел мячик и надоела трава, и надоело все, и что она хочет смотреть мультфильмы, причем срочно.
– Оставайся, Валер. Пашки нет, да и не будет еще долго. К тому же он знает, что ты – важный гость дома, и пусть только пикнет.
- Это не очень странно будет? Соседи – «человеки-футляры» или до всего есть дело? – пошутил я.
- Скорее, «футляры со сплетнями». Пусть знают, что в доме есть мужчина.
- Ладно, останусь.
- Заодно мне расскажешь про Иру и молоденького. А Вика пусть живет спокойно, она не рвется в «звезды», поэтому нам не интересна.
Мы собрались, я сложил ковер, положил в багажник вместе с корзиной, и через три минуты мы подъехали к дому Ольги.
- Оцени хоромы. Пашка бывает в ударе.
Дом стал красивым. Не очень большой, но уютный, и забор новехонький, и в саду уже распустились цветы.
- Шашлыки будем делать, – Ольга показала на кастрюлю с маринованным мясом, стоявшую на веранде.
Так и провели вечер. Я вкратце рассказал про Иру, Вику, Сати, Колбенского и не совсем удавшийся сеанс психотерапии с Топаловым и Лазаревым, Ольга смеялась, слушая мои дилетантские комментарии, и я впервые рассказал ей про свою историю в летнем лагере, и о том, что меня донимают сны со Ставрогиным.
Ольга делала пометки в блокноте, а я курил.
Анюта выбежала на крыльцо с портативным радио-приемником в руках.
- Дядь Валер, слушай, слушай!
Ольга прокомментировала, не отрываясь от блокнота:
- Вот, твой клиент, настоящая фанатка.
Вслушиваясь в гитарный риф, я подумал, что почти узнаю эту песню. Раздался высокий мальчишеский голос.
«В летний зной, и в снег, и в дождь осенний, не жалея сил
За тобой, не признавая лени, я как тень бродил
Но как только открывал глаза
Растворялась ты в моих слезах...»
- Словно мира-а-аж, - пропела Анюта, прижимая приемник к уху.
- Ты их имел в виду, - спросила Ольга.
- Да, - ответил я, вслушиваясь.
«Я хотел бы все начать с нуля от радости до слез...»
- Рассказывай, что они наговорили.
- Лазарев решил...
- Лазарев, - округлила глаза Анюта, подбегая к нам. – Ты его знаешь?
- Да, малыш, знаю.
- Ань, ты не берешь у «звезд» автографы... – начала Ольга, расчерчивая листок в блокноте.
- Почему? – скривила личико дочь. – Его можно!
- Потому что я тебе уже говорила.
- Ну и ладно, - обиженно развернулась девочка, а потом шмыгнула к шезлонгу, в котором я сидел, и прошептала на ухо.
«Возьми мне, дядя Валер, автограф. Ну, пожалуйста».
- Ладно, - сказал я и пожал ладошку, лежавшую на моем плече. – Ладно, беги спать, мы с мамой поговорим пока.
С утра я уехал умиротворенный. Утро началось в шесть, потому что у Ольги были пациенты. А я поехал. До чего же легко на сердце, когда летишь по шоссе и солнце сияет на рассвете. Ветер обдувает, настолько спокойно и приятно бывает редко. Настроив магнитолу на рок-волну, я наслаждался английской речью, переев российской попсы.
Подъезжая к Москве, я вспомнил о звонке Иры и ее просьбе забрать что-то из «Домодедово». Набрал ее номер – глухо, пустота, будто она решила больше не включать телефон. Но я, тем не менее, направился в сторону аэропорта.
В восемь часов пять минут я был на месте, подошел к зоне прилета и встал в ожидании.
Через три минуты ко мне подошла невысокая черноволосая девушка лет двадцати в помятом светлом спортивном костюме.
- Ты не Валера? – бросила она, не снимая солнцезащитных очков и смотря мне куда-то в район пупка.
- Допустим, - ответил я.
- Допускать не надо, ответь, - сказала, поправляя массивный рюкзак на плече.
- Валера. У тебя для Иры?
- Да. Паспорт покажи.
Достав из внутреннего кармана куртки паспорт, я развернул его на странице с фотографией.
- Ладно, - сказала она. – Вот, держи, - и протянула мне компакт-диск, завернутый в полиэтиленовый пакет.
- Это все? – спросил я.
- Да. Слушай, может, кофейку?
- Может, - согласился я.
Поскольку в здании аэропорта курение запрещено, а мы оба хотели курить, я взял у нее рюкзак и мы направились к стоянке. Сев в машину, она тут же затянулась. Представилась.
- Меня Мариной зовут, журналист, газета «Новости подворотни».
- Прямо так и «подворотни»? – сказал я.
- Конечно, нет, но будем знакомы, - она протянула мне руку, которую я пожал, назвав свое имя.
- Ты бы сразу сказала, что такси нужно.
- Не правда, я действительно не против выпить кофе.
- Для кофе самое время. Только кафе закрыты, слишком рано. Что делать будем?
- У тебя дома есть турка?
Я кивнул.
- Тогда к тебе.
- Не боишься?
Она улыбнулась и промолчала. И молчала всю дорогу до моего дома, отвернувшись в сторону окна, полулежа на сидении, утомленная ранним перелетом. Я же размышлял о «подворотне».
Что знает простой смертный о «желтой прессе», специализирующейся на шоу-бизнесе: сумасшедшие писаки, загребающие лопатой невероятные суммы за публикацию неправдоподобных и излишне похабных историй, которые язык не поворачивается назвать «новостями». Против «желтухи» выдвигают судебные иски за клевету, а поборники добродетели потрясают плакатами о защите морали нации, требуя закрыть оскверняющие умы издания.
Но если приглядеться, то кто они, эти не всегда счастливые люди, зарабатывающие на кусок «хлебушка с фуа-гра» перетряхиванием чужого грязного белья? Обычные трудяги, удобряющие почву, на которой произрастают мелкие людские пороки, вроде излишнего любопытства и патологического вуайеризма. И не стоит путать причину со следствием. Не потому интересуются, что материал вышел, а потому материал выходит, что будет, кому заинтересоваться. И если бы не бешеные тиражи, то не было бы «желтухи», и виной всему – читатели, охочие до «клубнички».
Но мыслят журналисты глобально, представляя, и иногда не без причины, как повлияет статья на умы читателей и даже на, боже ж мой, мировое устройство.
С шоу-бизнесом ситуация кристально-проста: грязными сплетнями ведут войны между конкурентами, а также «выводят на чистую воду» халтурщиков, лажовщиков и прочие несознательные элементы, которые забыли поделиться с собратьями по цеху последней копейкой. Помимо этого, весомую долю публикаций составляют материалы от желающих «остаться на слуху». И доподлинно известно, что слухи проплачены и надиктованы наполовину самими «героями хроники», а другая половина – плод изысканий «акул пера», проводимых по собственной инициативе.
Журналисты, в общей массе, народ специфический: любопытный, дотошный и скупой на слова, делиться информацией не любят - потому что ни один здравомыслящий трудяга свой хлеб другому не отдаст задаром - и не стоит верить дружелюбным уговорам и сладкой лести: в портфеле лежит включенный диктофон, а речи твои, пьяные или трезвые, правдивые или нет, на следующий день могут оказаться в свежем номере.
Поэтому доверять Марине не стоило, и я был на редкость немногословен. Она же вызвала по мобильному такси и закурила. Желая повернуть беседу в нейтральное русло, я поставил турку на плиту и спросил:
- Что на диске?
Вопрос столь же очевидный, сколь бессмысленный – стоило ей выйти за дверь, как я просмотрел бы содержимое.
- Ира просила поделиться материалом, по мелочи – кое-какое видео, кое-какой текст. Я в командировке была, а диск с собой возила, - затягиваясь, сказала она. – А она говорила, ты ее поверенный, да?
- Охранник. И друг, - добавил я.
- Два в одном, - пошутила она.
Достав из кармана мобильный, я набрал Ирин номер.
- Да, она у меня. И он у меня. Да, все у меня, - ответил я и уточнил. - Еще что-то нужно?
- Валер, диск нужно передать Диме Золотову.
- Он теперь по шоу-бизу?
- Потом расскажу, ты не один.
- Как скажешь.
Разливая кофе, я искоса поглядывал на журналистку: лет двадцать пять все же - с возрастом я ошибся в полумраке аэропорта - довольно красивое лицо, черные глаза, пушистые ресницы, прямой нос, узковатые губы, зато высокие скулы, южные черты в обрамлении иссиня-черных волос.
- Расскажи, как с Ирой работается, - сказала Марина, надкусывая белый зефир.
«Началось», - подумалось мне.
- Нормально. Хорошо работается.
- Да ладно, не бойся, я не на задании.
«Как всегда», - мысленно прокомментировал я.
- Как работается, как работается. Нормально, что еще сказать?
- А ты не похож на охранника.
- Почему же? – я сжал в зубах кусок зефира.
- Ты другой какой-то. Слишком… - она задумалась.
- Спасибо, очень точное замечание, - рассмеялся я.
- Нет, в смысле, слишком интеллигентный. Без армейских замашек, и волосы у тебя не «под ноль».
- То есть ты видишь охранника эдаким апатичным «шкафом», с ежиком на голове и пустотой в ней.
- Скорее, да. По крайней мере, мне только такие встречались до сей поры.
- Значит, настала новая пора. Интеллигенция стройными рядами пошла в прислужники, - сказал я.
- Жестко ты о себе.
- Не о себе. Если играешь роль, то следуешь сценарию.
- Интересная тема.
«Вот оно», - ухмыльнулся я.
- Конечно, интересная, напиши об этом.
- А ты мне заплатишь?
- За рекламу собственной персоны не плачу, ибо в ней не нуждаюсь.
- Напрасно, с твоим лицом можно было бы неплохой сюжет провернуть.
- А что с лицом?
- Ты на себя в зеркало смотришь - должен знать. У тебя лицо не нашедшего себя персонажа, попавшего в жернова системы. Интеллигент в поисках хлеба насущного, ты почти Юрий Живаго современности.
- Слишком глубоко копаешь, все значительно проще.
- Проще не интересно, - сказала Марина, вдыхая аромат кофе. – У меня было не менее глубокое копание.
И из ее рассказа я узнал, что она перебралась в столицу из подмосковного Серпухова, окончила журфак МГУ и когда-то мечтала стать писателем, работать с серьезной литературой. Но жизнь внесла свои коррективы, и из автора философских романов получилась журналистка, специализирующаяся на грязном белье известных персон. Свою краткую биографию Марина изложила с большой долей самоиронии, посетовав на то, что никому не нужны философствования о вечном в наш дикий век, когда времени не хватает даже на размышления о распорядке грядущего дня, а новости перестают быть свежими через пятнадцать минут после публикации.
- И как твоя мораль справляется с работой? – спросил я.
- Никак. Мораль пришлось усыпить снотворным в виде денежных знаков.
- И много ль снотворного выходит в месяц?
- Это конфиденциальная информация, но на усыпление морали хватает, - сказала она.
- И не стыдно? – не унимался я.
- За что? За то, что есть люди, делающие глупости, и есть другие, которым интересно об этих глупостях читать? – съязвила она.
- А как же захоронение талантов.
- Златая цепь на дубе том, под которым таланты захоронены, - засмеялась она, взяв еще зефира.
- Жестко ты о себе, - подначил я.
- Не о себе. Когда играешь роль, то следуешь сценарию, сам знаешь.
- Да, ты права.
- Нет, прав ты. А я просто подыгрываю тебе.
- Кхм, логично.
- Так как работается с Ирой? – повторила она.
- Нормально, сказал же. Диск запаролен? – бросил я.
- Да. Хочешь пароль? – она поставила чашку на блюдце и взяла салфетку. – Вот, держи, тебе понравится.
Она вернула мне карандаш, взятый со стола.
- Марин, зачем ты это сделала?
- Но ты бы все равно взломал защиту, я упростила тебе задачу.
- Спасибо, не знаю за что, - смутился я.
Задумавшись на секунду, я автоматически положил ладонь поверх ее руки, сжимавшей карандаш.
- Не за что. Можно? – она вопросительно посмотрела на мою ладонь.
- Да, конечно, прости.
- Не думай лишнего, Валерий, я всего лишь делаю свою работу, - она подхватила с пола рюкзак, встала и обернулась. – Кстати, не говори Ире, что я тебе пароль дала. Она требовала не давать.
- Вот как? – удивился я. – Почему же.
- Считает, в отличие от меня, что тебе не понравится то, что на диске.
- И ты нарушила обещание?
- Если «звезды» чего-то требуют, я редко слушаюсь, свобода воли, знаешь ли. А ты мне симпатичен. Считай, что я совершила маленькое должностное преступление.
- Спасибо, я ценю. Но... не уверен, что мне интересно содержимое.
- Лукавишь. По глазам вижу. Ладно, такси, наверное, уже приехало, проводи меня до лифта.
Стоя на пороге, я смотрел, как она роется в рюкзаке.
- Держи, моя визитка, с обратной стороны мобильный, звонить лучше на него. И, - она откашлялась, - в общем, если ты не против, то мы могли бы встретиться как-нибудь, снова выпить кофе, поболтать о высоком.
- Хорошо, - улыбнулся я. – Конечно, не против. Особенно, если о высоком.
Двери лифта открылись, она сделала шаг внутрь. Внезапно меня посетила странная идея, я едва успел подскочить к лифту, когда двери уже закрывались. Прижав ладони к щели между ними, я крикнул:
- Марина, как имя-отчество Ставрогина?
- Николай Всеволодович… - раздался крик из шахты.
По неясной причине ее ответ взволновал меня, и я почувствовал блаженное сияние в районе солнечного сплетения. Так бывает, когда твои ожидания внезапно оправдываются, или после долгой непогоды видишь радугу.
Умиротворенный, я вернулся в квартиру.
Первым делом включив ноутбук, я налил еще чашку кофе и вставил диск в привод системного блока. Просмотрел имеющиеся файлы: один видео-ролик низкого качества, явно снятый на мобильный или фотоаппарат, причем чуть ли не из-под стола; два текстовых - один являлся стенограммой разговора к видео, второй – краткой биографией некоего молодого человека; а последний файл – отсканированная выписка с банковского счета.
Начал с видео. Картинка прыгала – приглушенный свет ночного клуба или кафе, двое юношей. Первого, со светлыми волосами до плеч, я не узнал, а второй оказался Сергеем Лазаревым. Они о чем-то неспешно беседовали у стойки бара, но слов было почти не разобрать сквозь шум музыки. Тогда я стал читать текст стенограммы параллельно с видео. По движениям губ угадывались печатные реплики, но смысл разговора поначалу был не слишком ясен.
Говорили сумбурно, о карьерных планах, причем вопросы задавал в основном блондин, а Лазарев улыбался и отвечал односложно. Ближе к концу четырехминутного ролика речь стала слышна четче, блондин спросил:
- И когда запись?
- Первый трек сводят, второй – через две недели.
- Отец сказал, что он тебя не торопит.
- Это хорошо, потому что мне нужно с театром решить вопрос, - сказал Лазарев.
- А тур?
- Потихоньку. Но откат будет, ты не думай, то есть я имею в виду, что все по плану, и если Георгий Иванович решит еще вложить, то я не против.
Блондин засмеялся, Лазарев тоже, блондин одобрительно похлопал Лазарева по плечу.
- Отлично. Так я ему передам твое согласие. Он просил четкий план, график, или что у тебя там, чтобы знать, под какие статьи списывать.
- Все будет готово как раз через две недели, после второго трека.
- Договорились.
На этом ролик прервался.
Открыв биографию молодого человека, как я понял, того самого блондина из видео-ролика, я не нашел никаких удручающих или удивительных фактов. Леонид Георгиевич Щеглов, восемьдесят второго года рождения, окончил РГГУ, юридический факультет, в настоящее время является сотрудником внебюджетного гуманитарно-инвестиционного фонда при Правительстве Москвы под непосредственным руководством Щеглова Георгия Ивановича, бывшего депутата Государственной Думы.
Отсканированная выписка с банковского счета была размашисто подписана «на орг. расходы» и являла собой подтверждение перевода закрашенной черным маркером суммы на счет Лазарева С. В.
Единственное, что меня удивляло, так это заинтересованность Иры в данном, можно было утверждать, компромате. И особенно тот факт, что она не хотела, чтобы я просмотрел содержимое диска.
Рисковать тем более волнительно, когда не осознаешь всей опасности. А опасности я не ощущал, поскольку был уверен, что Ира далека от криминала и темных дел, грозящих висельницей, но уж слишком был велик интерес к так удачно доставшемуся мне материалу. И интеллект, утомленный безделицами, потребовал своего приложения.
Поэтому сначала я позвонил Сати, которая в полдень только выбиралась из теплой постели.
Разговор наш был коротким, я извинился за ранний звонок и предупредил, что сильно отвлекать от утренних процедур не стану, но она была мила и ответила на несколько вопросов. Спрашивал я о все той же визитке, которую дала мне в клубе Вика и которую я передал Сати.
- Продиктуй мне все, что есть на карточке.
- Щеглов Георгий Иванович, дальше что нужно?
Стараясь скрыть радость от собственной догадки, поскольку действовал наобум, я попросил продиктовать мне координаты, включая номер мобильного Г. И. Щеглова. Она не удивилась. Она вообще редко удивлялась, стараясь не задумываться о тщете сущего, чего не мог себе позволить я, и поэтому, повторю, несколько ей завидовал.
Итак, ситуация была ясна: «богатый как Крез», по словам Вики, бывший депутат инвестирует средства в сольную карьеру Лазарева, списывая суммы со счетов, возможно, что и фонда. Вполне достойный компромат. Хотя в выписке источником финансирования значилась компания «Контраст-Инвест», версия оставалась вероятной.
Имелся лишь один вопрос: зачем Ире видео, в котором Лазарев говорит с сыном своего инвестора. Звонить Лазареву я не стал, чтобы не подставляться. Аккуратно уложив диск в пластиковый чехол, предварительно скопировав файлы на жесткий диск, я позвонил Диме Золотову.
Дима был аналитиком в известной консалтинговой компании, и периодически публиковался в качестве эксперта в ведущих информационных изданиях, вроде «Коммерсанта» и «Ведомостей». С Ирой он познакомился на официальном приеме в американском посольстве несколько лет назад, и с тех пор они поддерживали дружеские отношения, в том числе благодаря Ириному покровителю, нуждавшемуся в надежных консультантах. Знакомству с Димой я был обязан некоторой подкованности в финансовых вопросах, хотя предметной беседы с профессионалом поддержать не смог бы, по понятным причинам.
- Золотов, - раздалось в трубке.
- Дим, это Валера.
- О, какие люди, рад слышать.
- Взаимно. Я тебе что-то передать должен от Иры?
- Да, смутно припоминаю.
- Слушай, а она тебе говорила, зачем это ей и зачем тебе?
- Она просила пробить кое-кого из «шоу» по финансовой части.
- А зачем, не говорила?
- Сказала, что у нее инвестора увели, что-то такое, я не особенно вникал, если честно.
- Ты, и не вникал? Не верю.
- Лерк, извини, у меня переговоры, ты сам у нее спроси.
- Ладно. Я к тебе подъеду примерно через час, передам пакет.
- Отлично, только меня на месте не будет, оставь Свете, она разберется. Помнишь ту, курносенькую?
- Помню, конечно.
- Вот ей и оставь.
Золотов был «золотым человеком», и время его было золотым, и разрывали его на части, как нищие Золотого Тельца. С точки зрения дисциплины, заставлять ждать золотого человека значило красть у него это самое золото, а золото Золотов любил, и очень не любил, когда у него его крадут, поэтому я немедленно выехал в сторону «Центра международной торговли» на Пресне, прихватив с собой ноутбук на всякий случай.
«Что же получается, - думал я, - если Ирин инвестор – Щеглов, то что ему стоит пробашлять и Ире, помимо Лазарева. Что-то не клеится. И чего она так на парня взъелась. Еще вчера хотела поиметь, а сегодня уже компромат собирает, не очень на нее похоже».
И вспомнилось мне, что она сказала по телефону «у меня в гостях мальчишка».
«А я-то спросонья не уточнил, какой именно. Тогда за что она меня благодарила? Только если это был Лазарев, и все равно не ясно, за что благодарила. Надо меньше пить, Валера».
Ударив по рулю от нетерпенья и с досады, я припарковался и набрал номер Топалова. Влад, насколько я помнил, учился в РГГУ и мог знать Леонида Щеглова, по крайней мере, я надеялся на это.
«Влад, это Валера. Да, тот самый. У меня к тебе разговор. Нет, не как в тот раз. Нет, действительно серьезный. Я на Пресне буду через пятнадцать минут, когда можно к тебе заехать?»
Обратиться к Топалову было настолько же дурацкой идеей, как если бы мне пришло в голову позвонить Ире и спросить в лоб, зачем она досаждает Лазареву. А мне, по той же причине застоя интеллекта, не терпелось ввязаться в ободряющую интрижку, да и Серёжка был мне симпатичен, и я прекрасно понимал, почему Ира запретила Марине давать пароль от файлов – мое врожденное чувство справедливости не лучший советчик в чужих делах. И, конечно, правы были наши предки, руководствуясь поговоркой про «засовывание носа в чужие вопросы». Но дело завертелось. И завертелось настолько энергично, что я не мог оторвать восторженного взгляда от мелькающих кусочков мозаики, складывающихся в единое целое в моих мыслях.
Света, ассистент Золотова, была предупреждена о моем визите, предложила напитки, я отказался, оставил ей диск и вернулся в машину.
Позвонил Ире.
- Ир, все нормально, диск у Золотова.
- Он уже посмотрел?
- Нет, он на переговорах.
- А что на диске? – звякнул металл в ее голосе.
«Подловить хотела, милая», - подумалось мне.
- Откуда я знаю, ты просила передать, я передал. Это все.
- Не кипятись, все правильно сделал. Ты ему сказал, что это очень срочно?
- Нет, ты мне не говорила.
- Ах. Ладно, я сама ему перезвоню, пусть поторопится.
- Ты можешь сказать, что происходит?– нарочито взволнованным голосом спросил я.
- Нет, нет. Ничего страшного, не волнуйся, - защебетала она.
- Ты едешь вечером в Столешников, как договаривались?
- Пока не знаю.
- Предупреди за час хотя бы, я тебя заберу.
- Я не знаю, нужен ли ты мне.
- Спасибо, лестно слышать.
- Валер, ты не заболел? Не нервничай, - промяукала она.
- Спокоен, как сытый удав, - широко улыбнулся я.
- И чудесно. Целую.
- Пока.
Вот и «пока». До открытия модного бутика в Столешникове оставалось четыре часа, а Топалов должен был освободиться через полтора. И эти полтора часа мне нужно было убить с пользой для дела. Я подключил мобильный к ноутбуку, вышел в Интернет и попытался найти статьи о компании, которая финансировала Лазарева. Название рекорд-лейбла нашлось моментально, его связь с сетью развлекательных центров тоже обнаружилась быстро, но никого из людей, не связанных напрямую с шоу-бизнесом, я не приметил ни в одной самой «желтушной» статье.
Доехав до Пушкинской площади, я свернул на Тверской бульвар, снова припарковался. Солнечный день требовал к себе хотя бы толику моего внимания, и я вышел прогуляться по бульвару. Свежий воздух, тепло, приятные ощущения успокаивали и настраивали на нужный лад.
Сразу почувствовал себя так, будто не уезжал от Ольги, а остался лежать на кресле-качалке возле ее дома.
А ведь когда я предложил Топалову встретиться на Тверском бульваре, он занервничал и просил перенести место встречи. Но я не понял причин его неудовольствия, а он ничего не объяснил, и я настоял на своем. И прогуливаясь, был несказанно рад своему решению. Вокруг фланировали влюбленные парочки, подростки пили запрещенное к распитию в общественных местах пиво, бабушки кормили голубей, и даже попадавшиеся на пути бомжи, развалившиеся на скамейках, не могли испортить приподнятого настроения.
Гулял я около часа, когда, в очередной раз проходя мимо МХАТа, слева увидел большую фотографию за стеклом в витрине театра имени Пушкина. Не поверив глазам, подошел ближе – прочел подпись. Лазарев. Другой совсем, помладше, чем теперь, с челкой, падающей на глаза, обнимает девушку. «Ромео и Джульетта».
«Ах, вот оно что», - только и успел подумать я, когда по плечу меня похлопал проходящий мимо парень.
- Ты теперь мой поклонник? – улыбнулся он, открывая дверь припаркованного у театра джипа.
- О, Сергей, здравствуй, - озадаченно ответил я.
- Не ожидал, не ожидал, что поклонник, - поцокал он языком, бросая на пассажирское сиденье спортивную сумку.
- Да нет, просто проходил.
- Завтра спектакль, хочешь посмотреть? – обернулся ко мне, протягивая руку для приветствия, не снимая солнцезащитных очков.
- Почему бы и нет.
- Приходи, я оставлю контрамарку на первый ряд. Или ты предпочитаешь наблюдать с галерки? – рассмеялся Лазарев.
- Первый ряд вполне подойдет, если время свободно, - вернулось ко мне самообладание. – Буду рад.
И оба мы забыли о спектакле.
- Прекрасно. Тебя подбросить?
- Спасибо, нет, я за рулем.
- Есть повод для прогулок? – он вынул из кармана джинсов жвачку, взял в рот пластинку и протянул мне. – Будешь?
Вытянув из пачки пластинку, я вернул ее ему.
- Спасибо. – Планы поменялись в одну секунду, и я решил рискнуть. - Сереж, у меня к тебе вопрос. Не совсем пристойный.
- Валяй. Ты и так многое знаешь, куда уж непристойней.
- Ты у Иры дома был?
- Действительно, непристойный, - сощурил глаза под очками. – Что я должен ответить?
- Скажем так: меня интересует, ночевал ли ты вчера у нее или приехал с утра.
- Оказывается, бывает еще непристойнее, - усмехнулся он. – Допустим, заезжал.
- Значит, не ночевал? Скажи точно, это важно.
- Она просила переночевать, но я только с утра заехал.
«Понятно. Значит, ночь провести отказался, а визит вежливости нанес, это ее и взбесило. Или могло взбесить», - подумалось мне.
- Есть еще вопросы? – скрестив руки на груди, посмотрел он поверх очков, заметно раздражаясь.
- Есть еще один.
- Валера, ты забудь, что я тебе наговорил на счет Топалова, - он снова похлопал меня по плечу, - это глупости все, ты ничего не знаешь и ничего не видел, а я повел себя как тряпка и очень сожалею, что раскрылся перед тобой. Не стоило этого делать.
- Давай будем честными. Ты мне симпатичен. Нет, не в этом смысле, не ухмыляйся, а в самом искреннем. Вы мне оба брата моего младшего напоминаете, без лишних деталей, но… я бы хотел помочь, а ты не даешь слова сказать.
Он снова открыл дверь джипа с твердым намерением сесть внутрь.
- Не ёрничай, дай договорить.
- Я устал, - он снял очки. – Устал, понимаешь? Суета эта вся, ненужная информация, лишние сплетни, дрязги какие-то, я ото всего смертельно устал. Мне нужно работать, у меня нет времени на болтовню, у меня нет времени, даже чтобы выспаться, оставьте меня все, вашу мать, в чертовом покое. И ты тоже гуляй со своей помощью!
- Хорошо, я сэкономлю твое время, - сдержанно произнес я. - Сегодня у Иры в руках будет диск, на котором есть видео-запись твоей беседы с Щегловым-младшим.
За долю секунды отметив эффект, произведенный репликой, я отвернулся. И, честно сказать, был невероятно зол, что потерял уйму времени – все ради такой отповеди.
- Не смею тебя долее задерживать.
И направился через дорогу на бульвар.
Дверь джипа гулко захлопнулась.
- Валер, стой! – крикнул Лазарев.
Но я не обернулся, продолжая путь.
Пронесся ярко-желтый автомобиль, я видел краем глаза, Сергей чуть не попал под него, в последний момент увернувшись – это было понятно по скрежету тормозов и отборному мату, раздавшемуся из салона.
- Да постой ты, черт побери! – он догнал меня, схватил за плечо и развернул к себе – мы стояли на бордюре, балансируя, как два канатоходца. – Ты что, рехнулся? Сразу не мог сказать?
- Мальчик, - отрезал я, сбрасывая его руку со своего плеча. – Что ты себе позволяешь? Имей уважение к старшим, мать твою.
Он разозлился в одну секунду, и через секунду же перестал сверлить меня взглядом, часто захлопал ресницами.
- Я тебе не «мальчик», - прошипел он. – Говори, что у нее за диск?
- Сосунок, ты кем себя возомнил? – холодно ответил я. – На два тона тише или я тебе по шее двину.
Его брови задергались, он смутился, почесал кончик носа.
- Ладно, я спокоен. Что за диск?
- Повторяю, еще один выкрутас, схлопочешь по шее, - отрезал я.
- Да понял я, понял. Все, успокоился, все нормально. Прости, - ответил он.
Направившись к скамейке, я развернулся и, в буквальном смысле, наткнулся на спешащего по бульвару Топалова.
Описывать немую сцену легко: казалось, они хотели драпануть по бульвару в разные стороны, как только увидели друг друга. Но я успел схватить обоих за плечи, и мы втроем присели на ближайшую скамейку.
Закурив, я подумал о том, как вести переговоры. Они молчали.
- Значит так. Сегодня Ирине передадут диск, на котором есть видео-запись беседы Сергея с Лёней Щегловым.
- Твою мать, - произнес Влад, откидываясь на спинку скамейки.
- И? – я намекнул на желание услышать более развернутый ответ.
- Конец, - резюмировал он.
Лазарев молчал, сжимая голову между ладонями.
- Так, ребятки, - выдохнул я. – Либо вы мне рассказываете то, чего я не знаю, либо у вас не остается человека, который может вам помочь.
- А я-то тут при чем? – возмутился Влад.
- Ты при чем? – рассвирепел Сережа. – А кто мне его сосватал? Кто? Не ты, может быть?
- Ну, я сосватал, а остальное – не мои проблемы, - парировал Влад.
- Так дело не пойдет, - я остановил склоку. – Споры прекращаются, рассказывайте, в чем дело.
- Вон, у него спроси, - надулся Серёжа.
- Влад, - сказал я, - рассказывай.
- Нечего рассказывать. Ему, - он ткнул пальцем в сторону Серёжи, - инвестор был нужен, побочный.
- Побочный, блин, - прокричал Серёжа, - под пару треков всего!
- ... так вот у него уже есть инвестор, а он его увел у кого-то. Не знаю, у кого. Ну, и нельзя его терять, потому что он платит за все. А побочного я ему нашел – Лёньки Щеглова отец, депутат бывший, списывает со счетов своей конторы какие-то бабки. Между прочим, - Влад вытянулся в сторону Сергея, повысив голос, – между прочим, он и мне мог бы дать. А не дал, из вредности. Так что не ори на меня!
На нас оборачивались прохожие.
- Не ори, не ори, вот ты правильно сказал, что мне п---ц! Щеглов твой, знаешь, как к Леонтьеву относится? Вот и не ори сам после этого!
- Стоп. Кто такой Леонтьев? – удивился я.
- Леонтьев, - сдержанно сказал Влад, - инвестор основной, шишка большая, ему тоже списывать надо со счетов, вот и нашли себе финансовую дыру, блин. Они втроем с моим отцом что-то не поделили в далеком прошлом, и все трое друг друга терпеть не могут. Поэтому мне денег ни Леонтьев, ни Щеглов не дали, когда я просил. А ему, - он снова ткнул пальцем в сторону Серёжи, - а ему все досталось.
- Подождите, подождите, - ошеломленно сказал я. – Леонтьев Анатолий Николаевич? Бред-то какой.
- Какой бред? – хором спросили оба.
- Такой бред, - мрачно начал я, осознав всю сложность ситуации, - что Леонтьев Анатолий – Ирин покровитель, и он должен был Алису, дочку ее, финансировать.
- Ну, ты попал! – рассмеялся Влад. – Ну, ты попал, блин, Серёга, пиши мемуары, а лучше сразу сухари суши, это конец.
- Твою мать, - упавшим голосом сказал Серёжа. – Так вот она почему меня к себе зазывала. Так я, получается, у неё её же инвестора увел?
Топалов закивал.
- Твою мать, - повторил Лазарев. – Это что же, в течение недели все разыгралось?!
- Действительно, мать твою, - подытожил я. - Ну и ж---а же с вами, парни, творится.
К нам приблизились две девчушки с воздушными шариками в руках.
- Ребята, вы же группа SMASH? Вы снова вместе? – выпалила та, что постарше, пока младшая пряталась у нее за спиной. – Дайте автограф, пожалуйста...
- Пошли на хер! - крикнул Влад.
И я не сдержался. Со всего размаху отвесил ему тяжеленный подзатыльник. Такой, что его голова резко опустилась на грудь, и он даже не понял, что произошло.
- Ты поговори у меня, совсем озверел, это же дети, твою мать! – вся дурная энергия, накопившаяся внутри, излилась в одной фразе.
Девчушки робко удалялись, в страхе держа друг друга за руки.
Прохожие стали обходить скамейку за несколько метров. В нашу сторону оглянулся милиционер.
Топалов недоуменно глядел на меня, а Лазарев в ужасе забыл, что нужно моргать, так и сидел с вытаращенными глазами - я посмотрел на них обоих, вдохнул по методике «цыгун», выдохнул и скрестил ладони на коленях.
- Итак, что делать будем?
- Мне все равно, - тихо сказал Влад.
- Тебе все равно. Это пока твой папа еще не в курсе, что ты у его врагов деньги просил, он тебя повесит за это, - пробормотал Лазарев.
- И тебя заодно. Будем рядом висеть, придурок.
- Сам такой.
- Заткнулись оба, - резко выдохнул я.
И все трое замолкли в тягостных раздумьях.
Дневная жара скоропостижно превращалась в вечернее удушье. По бульвару зачастили прохожие, а мы так и сидели молча. Позвонила Ира, злая как черт.
- Тебе Паша полчаса дозвониться не может. Ты у меня работаешь или где?
Павел, ее водитель, на заднем плане бурчал что-то невразумительное.
- Ириш, - я ткнул Лазарева в локоть, он настороженно обернулся. – Слушай, я недалеко от Столешникова. Сейчас бу...
Телефон пикнул и разрядился.
- Так, малышня, я уезжаю.
Встав со скамейки, я направился в сторону Тверской к припаркованной машине.
- Постой, Валер..
- Погоди, а что делать? – они вскочили вслед за мной, дуэтом задавая вопросы.
Достав из бумажника визитку Золотова, я сунул ее им под нос.
- Запоминайте, там найдете курносую девушку Свету на ресепшн, у нее диск, я ей звякну, чтобы вам отдала его. Тебе, - сказал я Серёже, - не рекомендовано там светиться, пусть Влад идет. Давай телефон.
Набрав офис Золотова, я переговорил со Светой, та подтвердила, что диск еще у нее, я наплел про то, что перепутал диски, и от меня подъедут забрать.
Лазарев кивнул, забивая в мобильный номер офиса Золотова.
Влад тоже кивнул, и мы расстались: я побежал к машине, кляня на чем свет стоит свой мертвый мобильник, поскольку зарядки в бардачке не было еще с тех пор, как его заиграл какой-то Ирин приятель.
часть 1 часть 3
|
|
|
| |
| |
| |
|
|
|
|
|